Мой милый друг, в тебя хочу влюбляться.
Дарить тебе нежность и любовь,
И никогда с тобой не расставаться,
Если в тебе увижу даже злость.
Я обольщу тебя своей любовью.
В ней так много нежной красоты.
И с нежностью и даже с добротою
Дарить тебе буду ласки до зари.
Во многих женщин я влюблялся,
Всегда искал родную кровь.
И с ними сразу расставался,
Не чувствуя к ним свою любовь.
В моей душе одни пороки
И пьянство, хамство, дебошир,
Но не искали вы истока
Моих душевных слабых сил.
Я пил, скажу, от затупенья,
Не зная, мне куда идти.
И не было даже просветленья,
Чтоб взять и к кому-нибудь зайти.
Я пил без отдыха, без наслажденья,
Хотел нутро себе залить.
Но у вас не было терпенья,
И от вас я сразу уходил.
Я наливал себе по полстакана,
Тянул бутылку до конца.
И вы, похоже океану,
Искали вы себе самца.
Поймите вы, ведь я не лошадь
И не итальянский жеребец.
Да не нужна мне ваша площадь,
Моему терпению приходил конец.
Я уходил туда, где воля,
Где ветер дышит, ураган.
Плохую выбрал себе долю,
Плыву на воле в океан.
Но знаю я, себе я встречу
Родную кровь, родную плоть.
И выпьем с ней за нашу встречу,
И выпьем тоже за любовь.
Во мне дремал Сергей Есенин,
А может, Пушкин вековой.
И вот я слышу: «Сходи в деревню.
Напиши стих новый свой».
И вот с утра иду в деревню,
В деревню Царское Село.
В снегу, гляжу, моя деревня,
А сколько снега намело!
Моя деревня на отшибе,
Сам Пушкин приезжал сюда.
Бывало, как подвыпьет,
Вот тогда держись, господа!
Покроет матом с наслажденьем,
Гулящих женщин увезёт,
И когда он с ними в уединенье,
Он всё хорошее берёт.
Попойки длились не неделю,
Перо держал он до утра.
Бывало, сядет в тройку посреди недели,
И поминай его вчера.
Писал стихи от наслажденья,
Всему значенье придавал
И для собственного утвержденья
Перед народом вслух читал.
В моей деревне всё найдётся,
И даже маленький каприз.
И когда в неё зайдёте,
Вам сыграет баянист.
Здесь даже водка без талонов
И шлюхи, как в былые времена.
Бензин, правда, по талонам,
Но это, право, ерунда.
А летом — летом здесь раздолье.
По парку бродишь не спеша.
У нас такое здесь приволье,
Только радуется душа.
Когда приедете, спросите,
Где живёт Валерий Брошь.
Ко мне на чай вы заходите,
Вас угощу я не на грош.
Что будет в моём доме,
Всем порадуюсь гостям.
С недельку в доме поживёте,
Потом пора вам уезжать.
Так приезжайте, будем рады,
Будем рады видеть вас опять.
Здесь у нас ещё ограды,
Огород поможете вскопать.
Чтоб работать не бесплатно,
Я вам водочки налью,
И ещё за эту плату
Вас борщом я накормлю.
Полон рот у меня заботы,
Пора стих писать кончать.
Полон рот у меня работы,
Пора стих новый начинать.
08.02.19 (время 07:30)
Затокуют глухари на рассвете,
Когда выпадет первый снег.
Пробегутся они по первому снегу
И на снегу оставят свой след.
Заискрится тогда снег весёлый,
Заискрится своей белизной.
И будет лежать горделивый,
И лес будет стоять голубой.
Вы услышите ещё щебетанье,
Там тетёрка утопла в снегу.
И услышите её лепетанье.
Тихий шепот: «Спасите, тону!»
Но расправит она сильные крылья,
И взметнётся она на сосну.
И полетит белый снег с её крыльев,
И останется след на снегу.
Я странник, я в этой жизни странник,
И с посохом иду я иногда.
И расцветает даже коноплянник,
Когда цветёт к тому же лебеда.
Два цветка и две дороги тоже,
Как трудно выбрать верный путь.
И вот сомнение меня всё гложет:
Какой дорогой мне пойти рискнуть?
И выбираю самый трудный,
Где много скал, ущелья и лавин.
Под тяжестью дороги не согнуться,
В обратный путь уже не повернуть.
Я преклоняюсь перед тем, кто не согнулся,
Кто выбрал для себя тяжёлый путь.
И перед тем я даже преклоняюся,
Что не даёт себе вздохнуть.
О, летний вечер, сон душистый,
Ещё ты дремлешь под окном.
И соловей поёт тенористый
На ветке прямо над окном.
Стоит черёмуха печалясь,
Качает ветку серебра.
И соловей, на ней качаясь,
Поёт песни до утра.
Заря встаёт над лунным небом,
И льёт печальный свет она.
И на траве ещё под небом
Лежит зеркальная роса.
Взойдёт луна, осветит землю
И засверкает серебром.
И срубят белую берёзку
У меня под домом под окном.
Для меня любовь — не забава.
Я хочу только сердцем любить.
Для меня любовь — это отрава,
Но как без неё мне прожить!
Остаётся мне только мучиться
И до конца свою жизнь волочить.
И если у меня только получится,
Я заставлю меня полюбить.
Я заставлю её, но только вниманием
И заботой каждого дня,
И своим ещё обниманьем,
И говорить: «Ты одна у меня».
Зимний лес давно уж в сказке,
Он без окон, без дверей.
И беру тогда салазки
И скорей давай за дверь.
Зимний лес — он торжествует
Своим убранством серебра.
Об этом он и повествует
В своей книге января.
Луна над ним склонилась низко,
Словно бледное пятно.
Звёзды в небе светят близко
И глядят ещё в окно.
Серебрится снег под ёлкой
Снежным белым хрусталём.
Вышивает ниткой тонкой
Он хрустальное ведро.
Вышивает он стежками,
Ткёт своё веретено,
Будто словно лепестками
Это белое сукно.
Лепесток ложится ровно,
Как немая блеском гладь,
И узор ещё сверкает,
Как небесный звездопад.
Вот мороз идёт по ёлкам
И сосна трещит в лесу,
Расставляет всё по полкам,
Снег прицепился к колесу.
Всё идет повозка, тащит,
На ухабах снег лежит.
И солому всю растащат,
Мне сорока говорит.
Всё сверкает белым снегом,
И солома тут лежит.
Я закусываю хреном,
Пока водочка бежит.
Льётся сладкая паскуда,
Только горечь отдаёт.
Ты скажи мне, друг, откуда
Эта горечь всё идёт?
Жизнь — сладка она бывает,
Только горечь всё трясёт.
Только в сказке так бывает,
Белый снег зимой идёт.
Всё гляжу на снег мерцанья,
И грустит моя душа.
Нахожусь теперь в скитанье,
Надо мной блестит луна.
Поливает меня блеском,
Дарит мне свой лунный свет,
И мороз всё ходит с треском,
Дарит мне свой красный цвет.
В нашей жизни каждый в жизни странник.
Порой уходит жизнь и не успеет ветвь расцвесть.
Значит, стал Божиим ты избранником,
Господь тебе дал время рано умереть.
Так пусть жизнь твоя тебя не тяготеет,
Что рано пришлось тебе в жизни отцвести.
От этой жизни только ты стареешь,
А тут молодым тебе пришлось уйти.
Ушёл, значит, так оно и надо.
Значит, всё предрешено судьбой.
И сожалеть об этом даже не надо,
Что ушёл совсем ты молодой.
Лучше ты повествуй об этом,
Что ушёл из жизни молодым.
И пусть позавидуют тебе об этом,
Кто стал давно немолодым.
Мы все уходим потихоньку,
Всем нам придётся умирать.
Видно, мне пора в дорожку,
Этот бренный мир придётся покидать.
Журавли летят курлычут,
В этом клине есть место для меня.
Клювом меня своим острым тычут,
Пока не принимает грешного земля.
Горит луна и бледно светит,
И звёзды падают вокруг.
И на погосте кто-то бредит,
Умер у него лучший друг.
Вот и я сижу и внемлю,
Смотрю на яркую звезду.
Неужели меня когда-то положат в землю!
С земли буду глядеть на бледную луну.
Ну а пока ещё не сгинул,
И не отпел меня хоровод.
И поп не отмахал ещё кадилом,
И мне не заказали дубовый гроб.
Стихи писать я буду для народа,
Чтоб он мог мои стихи читать.
Писать я буду для поклона,
Когда буду в земле лежать.
Тогда луна осветит ярко
Мой деревянный белый крест.
Народ мой будет просвещаться
Ещё немало, многих лет.
Зимний лес горит как солнце,
В нём столько много серебра.
И гляжу ещё в окошко,
В небе светит всё луна.
Зимний лес застыл от солнца
И сверкает серебром.
Снег лежит ещё под солнцем,
Словно вытканный ковёр.
Серебрится вся природа,
Серебрится зимний лес.
Люблю я это время года,
Это чудо из чудес.
Ель застыла как невеста,
Снег висит на ней фатой.
У берёзы нет протеста,
Хочет быть она женой.
Дуб развесил ветки справа
И развесил левый край.
Ель на него нашла управу,
Хошь — не хошь, а забирай.
В этой сказке столько чуда,
Разных тайн ещё в лесу.
Для меня не будет трудно,
Эту сказку разнесу.
Разнесу по белу свету
То, что видел, то, что нет.
И скажу вам по секрету:
Этой сказки вовсе нет.
Жизнь — отрава, как вино.
Хочется до глотки.
Вы налейте мне ещё,
Хоть до носоглотки.
Жизнь течёт, как водопад
С перекатом в пропасть,
Словно будто звездопад,
Что имеет кротость.
Жизнь сгорает как звезда,
Словно в пропасть свечка.
И когда придёт беда,
Небо не в овечку.
Ту беду переживёшь,
Если скажешь слово.
И обратно не возьмёшь
Выброшенное слово.
Бег времени нам не остановить,
И остаётся нам эту горечь пить.
Пусть миг пройдёт нетрезво,
В пьяном как дыму,
И вот летишь ты резво
На полном ты скаку.
Летишь, не замечая времени ты бег.
Тебя всё поражает несущий чей-то бред.
Несётся время быстро, его не остановить,
Тебе и остаётся эту горечь пить.
Пусть она прольётся, но в другую кладь,
Чтоб время дорогое не приходилось ждать.
Перекаты, перекаты,
Берег левый, берег правый.
И бурлит ещё вода,
Ох и быстрая река!
Жизнь течёт, бурлит, как пламя,
Будто словно звездопад.
Кто-то острый камень точит,
Жизнь летит, как камнепад.
Пропасть, топь, ещё болото.
Тебе не выбраться никак.
Тащишь жизнь, как бегемота,
И всё время натощак.
В нашей жизни так бывает —
Тебя и топят, и бросают.
И не выбраться никак.
Дать ты хочешь всем в пятак.
Чтобы это не случилось,
Доверяй не всем друзьям.
Что с тобой ни приключилось,
Должен всё решать ты сам.
Светит луна над рекою,
Отражаясь в зеркальной воде.
Туман плывёт над травою
По зеркальной хрустальной росе.
Тихо плещутся волны,
Лаская берег речной.
Завыть мне хочется волком
Да к тому же ещё под луной.
Жизнь осатанела, зараза.
Хочешь ты всё изменить.
Но не получается сразу,
И начинаешь кого-то винить.
Всё передергиваешь в жизни,
Меняешь женщин, друзей.
Устраиваешь попойку и тризну
По давно ушедших людей.
Может, тебя и помянут,
Когда ты будешь лежать в земле,
Но об этом ты не узнаешь
Оттого, что ты давно в забытье.
Там, где тонко, там и рвётся.
Жизнь — как тонкая струна.
И обратно не вернётся,
Ты поверь, уж никогда.
В жизни часто так бывает —
Умирают и поют,
А ещё и так бывает —
Отпоют, потом прибьют.
Похоронят и нажрутся,
Так у нас заведено.
А потом ещё напьются,
Превращаются в дерьмо.
Могут и ещё подраться
И со злобой, не стыдясь.
Вам придётся постараться
Эту грязь всю отстирать.
Похоронки и могилы,
И заветная любовь.
Дайте дожить мне до могилы,
Чтоб не видеть эту боль.
Тихо плещутся волны
На песчаном речном берегу.
Запах горькой полыни
Стоит у меня в носу.
Берёза стоит, наклонилась
На песчаном речном берегу.
Девчонка здесь утопилась
Тем летом в прошлом году.
Тихо шепчутся листья,
Прячется в них луна.
И от лёгкого дуновенья
С травы слетает роса.
Тихо колышутся травы,
Хочется за туманом пойти.
Дайте мне в руки гитару,
Чтоб девчонку в поле найти.
Пусть трава будет помята,
Пусть роса лежит на траве,
Но в ней не найду изъяна
Да к тому же ещё при луне.
Услышим мы трель соловьиную,
Услышим мы глухаря,
И под самую трель соловьиную
Мы разбудим ещё петуха.
Заря мгновенно проснётся,
Засверкает роса на траве.
С девчонкой мы засмеёмся
И побежим по росе.
Встретим мы утро над речкой,
Когда поют соловьи.
Услышим мы на крылечке,
Как токуют ещё глухари.
Заря нам с ней улыбнётся,
И будем встречать восход.
Роса на траве проснётся
И соберётся куда-то в поход.
Вскоре с девчонкой расстанусь,
И она другого найдёт.
Может, потом и покаюсь,
Но уже другая идёт.
Трудно мне разобраться
В этой грешной неделимой любви.
Часто слышу проклятья
Под сводом блудной луны.
По-прежнему бьёт запах полыни,
И по-прежнему полынь всё горчит.
И оттого, что со мной всё было,
Корова моя умолчит.
Жизнь, погубленная мною,
Предо мной ещё сидит.
Будто бледною луною
Надо мной она висит.
Тихо едет по округе,
Тройка борзая бежит.
Не найти любовь в округе,
Только грязь одна лежит.
Всё свистит сверчок под крышей
И наводит только грусть.
А в углу скребутся мыши.
Под луной сейчас пройдусь.
Вышел, песня заливная
Всё за изгородью слышна.
Там, где песня луговая,
Есть высокая трава.
Гармонист сидит играет
И на клавиши всё жмёт.
Он немножко поиграет
И любимую прижмёт.
Зазвенит роса под ними
И посыплется с травы.
Эх вы, песни луговые,
Заливные соловьи.
И заря тогда проснётся
И от крика петуха.
И туман ещё проснётся
И от песни соловья.
Будут петь они всё лето
И будить ещё росу.
Так бывает только летом,
Когда смотришь на зарю.
Чудный взор открылся лесу, снег ложился на поля,
И кружился он над лесом и ложился на луга.
Запорошил лесную чащу сине-белым серебром
И ложился в этой чаще шерстяным ещё ковром.
Он осыпал сосны, ели и берёзы у межи.
Глухари в снегу сидели и сидели до зари.
Вышло солнце на рассвете посинел зелёный лес.
Глухари в лесу запели и от солнечных чудес.
Они не видели такого, чтоб синий лес ещё блистал,
Превращался в снег он белый, белый снег ещё сверкал.
Снег кружится в чистом поле чисто белым серебром.
И кружится он над лесом красногрудым снегирём.
Здесь осень — словно как ворона,
Приходится листья собирать.
А то, бывает, — как сорока,
Приходится листья подметать.
Всё роняет листья осень,
Жёлто-красный хрупкий цвет.
Что ты делаешь, осень!
Ты роняешь свою честь!
Соберут листву и спрячут,
В землю чёрную войдёт,
А потом её пропашут,
Превращая в чернозём.
Всё роняет листья осень
И роняет до зимы.
Появилась у неё проседь,
И, наверное, от зимы.
Обнажилась эта осень,
Скинула с себя наряд,
И листва лежит как проседь,
Фонари ещё горят.
Посыпает белым снегом
Ту листву, что на земле.
И листва уже под снегом
В ноябре, не в декабре.
Эх вы, поле, леса и горы,
Заливные соловьи!
Жизнь полна одних уродов,
Рыла свинские видны.
Набивают себе утробу,
Как пустой ещё мешок,
Словно двугорбому верблюду,
Завязать ему брюшок.
Не набить и не наесться
Этим людям, людям зла.
От них даже не добьёшься
Ни любви и ни добра.
Лишь одно от них получишь —
Под дерьмо ещё пинок.
И от этого водку глушишь,
Жизнь — как полное дерьмо.
Глушишь водку, водка льётся,
Заполняет всё нутро.
Скоро вот она польётся,
Жизнь, как полное дерьмо.
То любовью отзовётся,
То заплачет, как слеза,
Из груди она прямо рвётся.
Лейся, песня удалая,
Не тревожь мою любовь.
Ой ты, песня луговая,
Доставляешь только боль.
Всё поёт о чём-то где-то
Этот горький соловей.
Он поёт ещё, наверно,
О возлюбленной своей.
Всё поет, и горечь рядом,
Надо мною он поёт.
Где же ты, моя отрада?
Соловей давно уж ждёт.
Не дождаться мне голубки,
Не дождаться мне любви.
О моей ещё голубке
Вспоминают петухи.
Всё смотрю на зорьку алую,
И поёт мне соловей.
Жду девчонку с губами жадными
До вечерних звонарей.
Не идёт, не слышен шорох,
Шелест платья и парчи.
Этот вечер мне очень дорог,
И пекут мне куличи.
Не идёт моя зазноба,
И поёт ещё глухарь.
Я люблю её до гроба,
Завтра утром умирать.
Вот звезда опять блеснула
И сверкнула надо мной.
Моя любимая утонула,
Утонула с головой.
Утонула прямо в сене,
Целовал её я грудь,
А потом на ней на сене
Вместе с ней и утонул.
Я изъясняться могу стихами,
Могу стихами с вами говорить.
И что люблю вас, вы знаете сами,
И без вас не могу и дня прожить.
Для меня день — что полночь,
Когда вас рядом нет со мной.
Поймите вы, мне нужна ваша помощь,
Не только днём и под луной.
Для меня быть у вас в забвенье —
Да лучше мне сразу утонуть.
Всегда себе ищу сравненье,
Мне хочется любви ещё глотнуть.
Ищу я вас везде, повсюду.
Дайте мне в глаза ещё взглянуть.
И вам говорю, как лучшему другу:
«Без вас жить я просто не могу».
Но как же мне в любви признаться,
Не видя вас, не видя страз?
И мне приходится скитаться
Без ваших милых чёрных глаз.
Как я хочу в любви признаться
И быть всегда у ваших ног!
Но мне приходиться мотаться
И обивать лишь ваш порог.
Вы мне хоть весточку оставьте,
Чтоб знать, где признаться вам в любви.
И свечку за меня поставьте,
А то, неровен час, могу уйти.
Но кони мчатся без оглядки
И скачут всё куда-то вдаль.
Будто с кем-то играют в прятки,
Оставляя грусть-печаль.
Пробегут, и меня не станет,
Так и не признавшись мне в любви.
Вас непременно к бутылочке потянет
И непременно под цвет дневной луны.
Упадёт слезинка с краю,
Как несбывшаяся мечта.
И всё же я же полагаю,
Что всё-таки любили вы меня.
Мы все уходим понемногу,
И мне придётся умирать.
Видно, и мне пора в дорогу
Бренные пожитки собирать.
Когда уйду, ещё не знаю,
Но тернистый будет путь.
И с Господом тогда познаюсь,
И я познаю жизни суть.
Ну а пока живу на свете
И радуюсь хорошему вину.
И на этом белом свете
Очередной стих для вас я пишу.
Писать я буду безустанно,
Пока Господь к себе не призовёт,
Есть женщина у меня, она желанна,
Да только вот к себе больше не зовёт.
Когда-нибудь я с нею встречусь
И расскажу ей, как я её люблю,
И когда-нибудь при нашей встрече
Поцелуй от неё всё же получу.
Но дни проходят безустанно,
И я по-прежнему один.
Может, мне пора надеть сутану,
Чтоб услышать:
«Я здесь, мой милый господин».
Сижу я в доме и зеваю.
Как время всё-таки летит!
И вот теперь я понимаю:
Моя любовь куда-то улетит.
Она пройдёт без остановки
И не посмотрит даже вслед,
И не потребует аранжировки,
Чтоб за собой оставить след.
Я птицу выпускаю на волю
И говорю: «Люблю».
Она похожа на свободу,
Подобно королю.
Взметнётся в небо птица,
И кандалы слетят.
Парить она будет, как орлица,
А рядом будет множество орлят.
Спадут со звоном эти цепи,
Свобода будет торжествовать.
Взломаю эти цепи, клетки
Для вновь выпущенных орлят.
И разнесут они свободу
Со знаньем дела, что есть сил.
И для себя они возьмут только моду
О свободе только говорить.
11.02.19 (время 06:30)
Зажёг свечу, она горит,
Горит она, не тлея.
И дух мой гордый возлетит,
Одной любовью грея.
Сорву маску я с лица,
Заговорю о правде.
Мир не видел такого подлеца,
Скажу в глаза взаправде.
Ты лозунги даёшь,
Свободу восхваляешь,
А сам потом берёшь,
В застенки ты сажаешь.
Мир должен правду знать,
Сторонники разврата.
И жизнь судьбы не переиграть,
Гореть в котле вам ада.
И пусть свобода возлетит,
Парит над нашим миром.
О ней мы будем говорить
И выберем кумиром.
Взломаем цепи, кандалы,
Взломаем мы застенки.
И полетят тогда орлы,
Выпущенные из клетки.
Кто не любил, не знает боль
Переживаний и страданий.
И вот лечу как будто моль
В страну во множество скитаний.
И вот скитаюсь я один
В стране скитаний и познаний.
И говорит мне Бородин:
«Имей множество желаний».
Ну как желать и как любить,
Если нет любимой рядом?
И хочется тогда её найти
За лунным парковым фасадом.
Моя жизнь оборвалась,
И в смехотворном даже звуке
Она в груди отозвалась,
Когда была со мной в разлуке.
Иду я рядом вместе с ней,
Глаза сверкают изумрудом.
И мне кажется, что рядом с ней
Похож на двугорбого верблюда.
Иду я, с гордостью трубя,
Что я лишился даж рассудка.
И от песни соловья
Проснулась даже незабудка.
Заря встаёт, горит как пламя,
Горит как тысяча свечей.
И от этого долголетнего скитанья
Проведу с ней не одну тысячу ночей.
Шаганэ ты, моя Шаганэ.
В каких реках купаешься — в водах Ирана?
Шаганэ ты, моя Шаганэ,
Тебя видела в водах Евфрата.
Шаганэ ты, моя Шаганэ,
Твой взгляд — лазурное море.
Шаганэ ты, моя Шаганэ,
Дала ты мне горькую долю.
Шаганэ ты, моя Шаганэ,
Об одной тебе я страдаю.
Сижу сейчас при луне.
Любишь меня? Об этом гадаю.
Как хочу тебя я обнять,
Целовать твои нежные губы
И с такой силой их целовать,
Чтоб дрожали твои нежные руки.
Я руками тебя обниму,
Подниму до лазурного взора
И брошу в набегающую волну,
Чтоб не знать никакого позора.
Шаганэ ты, моя Шаганэ.
Ты купаешься в водах Евфрата.
Утопил тебя, как княжну,
В этих водах земли Тегерана.
Расцветёт запущенный сад,
И появятся дикие сливы,
И вспомнит ещё тамада
Твой взор игривый и милый.
Пусть луна над тобою плывёт,
Освещая твой стан без умолка.
Пусть звёзды осветят тебя,
Но в этом не вижу я толка.
Ты лежишь на песчаном лугу
И воду только глотаешь,
И на самом, самом бегу
Ты взглядом её поражаешь
Куёт солнце на болоте золотые всё деньки.
Вы ж меня-то успокойте, золотые петухи.
Разбудите утром рано, рано утром на заре
И под солнцем Тегерана с моей женщиной в шатре.
Я люблю восточных женщин,
в них столько пылкости, огня,
И от них всегда я слышу:
«Я хочу, хочу тебя».
Мой чайханщик только слышит,
как меня будят петухи,
И ещё чайханщик слышит,
как они меня будят до зари.
И встаю я не усталый, хотя с женщиной я спал.
И встаю ещё я пьяный, я на ней всю ночь скакал.
Всё пьянит меня мулатка своим вздохом как огонь,
Она похожа на тальянку, разыгравшуюся в ночь.
Запрягает месяц, тонет, месяц тонет в облаках,
А потом она берёт и тонет, как на небе в небесах.
Так же я тону и вою и на бледную луну,
А потом стременами рою и во весь опор скачу.
А чайханщик — всё он слышит,
каждый вздох и каждый взгляд.
А потом на небе видит, как звёзды небо золотят.
Вот туман, покрыл он утро, и луна ушла в шатёр,
А чайханщик в это утро взял накрыл себе на стол.
Пригласил меня, мулатку, пригласил весь божий свет,
И сыграл ему на тальянке, спел весёлый свой куплет.
Только звёзды в небе знают, как ушёл я из шатра,
И от этого страдают, это видела луна.
Лес дремучий, спит он в сказке серебра.
Снег у него такой скрипучий, из хрустального сукна.
Снег лежит, сверкает, синий, и стоит хрустальный дом.
Снег летит снежинкой синей и ложится под окном.
Ель такая голубая, словно в сказке серебра.
И от края и до края всё стоят в снегу поля.
Крепко спрятались иголки у сосны ещё зимой,
И идут тут кривотолки про сосну и под луной.
Будто прячет она иголки в тайных кладах сундука,
Вышивает ниткой тонкой она узоры из сукна.
Все узоры расписные серебрятся серебром,
Будто словно кружевные и сверкают под луной.
Снег стоит, сверкает небом, будто сделан изо льда.
И река бежит под небом, не хватает ей ведра.
Серебрится в дымке дальней лес на левом берегу.
Освещает лес тот дальний снег на правом берегу.
Всё блестит, сверкает небом, серебрится снег зимой.
И сверкает снег под небом, и сверкает под луной.
Рукой своей неумело
Впишу свои я имена.
И в возрасте своём в зрелом
Впишу имя на века.
И пусть мои ещё потомки
Прочтут тогда мои стихи,
Не хватит им тогда котомки
Мои стихи в неё вложить.
Груз будет неподъёмный,
И оборвётся жизни нить.
Мой труд настолько трудоёмкий,
Что хочется так долго жить.
Ну а когда меня не станет,
Потомки вспомнят обо мне,
Бутылку горькую достанут,
Стоять она будет на столе.
И выпьют за моё здоровье,
Чтоб мне жилось там на небесах.
И в стихотворном половодье
Я буду плавать в небесах.
Пусть мой читатель меня рассудит,
Мой стихотворный скромный Дар,
И пусть читатель меня осудит,
И мой стихотворный божий Дар.
Пишу стихи я для народа,
И я пишу, как они идут.
И те стихи, что для народа,
Они не раз ко мне придут.
А те стихи, по смыслу что похожи,
Они написанные в разные времена.
И я пишу в любое время года,
И я пишу, когда весна.
Свои стихи отдам задаром,
Господь мне новые пошлёт.
И за стихом, как за талантом,
Народ всегда за ним пойдёт.
Так пусть народ мои стихи читает
И прославляет божий Дар.
И пусть народ мой прославляет
Ещё не родившийся талант.
Мои стихи — они лезут скопом.
Порой мне трудно все их записать.
И вот они смотрят на меня с укором,
Что мой народ не сможет их читать.
Вы не судите очень строго,
Ведь я пишу стихи для вас.
Пишу стихи я для народа,
А это значит — и для вас.
Я пойду туда, где ветер свищет,
Куда стихотворный слог меня ведёт,
Где вдохновение меня ищет
И туда, где муза только ждёт.
Ну а пока сижу я ровно,
Меня коляска всё время ждёт.
И запишу стихи я поголовно,
Если сорока мне не врёт.
Как хочется вернуться, куда возврата нет,
И даже не обернуться, времени всё нет.
Спешим мы все куда-то, часы у нас спешат.
И мы с тобой боимся куда-то опоздать.
Не остановить нам бег медленных часов,
С тобою ищем склеп летящих поездов.
Снова сердцу снятся нивы, травы и луга,
И никак мне не расстаться на земле с тобой, земля.
Когда покину, я не знаю, землю грешную свою.
Но одно я знаю — на земле этой грешной поживу.
Я живу тобой, родная, где несжатые хлеба.
Для меня ты дорогая, плодородная земля.
Поживу ещё немного, я немного малых лет.
Поживу ещё так много, ну а может, целый век.
Вижу лес, поля и горы, скирды хлебные стоят.
И на этом самом взморье журавли ещё летят.
Край далёкий только снится, где дубравы ещё шумят.
Даже клён ещё мне снится, где камыши ещё шуршат.
Там под крышей столько сена, запах сено раздаёт.
Сажу девчонку на колено, и мне она стихи поёт.
Глухари вдали токуют, о заре они поют.
Соловьи ещё воркуют и по веткам всё снуют.
И сорока всё стрекочет на берёзе меж дубов,
И ворона всё лопочет на полене меж коров.
Все они зарю встречают вместе с мокрою росой
И глазами всё сверкают над проснувшейся травой.
Вот заря уже взлетела, осветила небосклон,
И девчонка разомлела, разомлела подо мной.
И роса, сверкая бледно, загляделась на неё,
Даже рубленое полено всё глядело на неё.
А заря отколосилась и ушла в другую даль.
Моя девчонка утомилась и стала звёзды мне считать.
В памяти моей всплывают разные черты.
И даже то всплывает, что не помнят короли:
Обида, грусть и радость, далёкие черты,
И даже детская шалость и детские мечты.
Мечта давно не сбылась, стал давно большим.
О чём мечтал — забылось, есть тысяча причин.
Сижу в уединенье, тихо, при свече,
В душевном всё томленье, с собой наедине.
Свеча напоминает и грусть мне отдаёт,
Обиду обжигает, и грусть меня гнётет.
Когда-то всё горело у меня внутри,
А теперь сгорело, что там впереди?
Грусть, уединенье, обида и тоска,
И ещё сомнение и давит маета.
Месяц светит над овином, ярко светит в небесах.
И как будто он на вилах всё сверкает в облаках.
Утонула речка в звёздах серебристою луной,
Отражаясь в мелководьях серебристою росой.
Тихо в плёсах раздается её пугливый шорох волн,
И заря ещё зачнётся над верхушками корон.
Тишина и берег лижет всю сверкающую гладь.
Только ветер что-то ищет, и начинает он плясать.
Вот сверчок сидит на сене под забором в камышах
Будто словно на арене среди бурых медвежат.
Куры, милые соседки, сидят смотрят на луну.
Тихо дремлют они в беседке, тихо слушая росу.
Козодой сидит в болоте, перекликаясь с петухом.
Цапля где-то на болоте перекликается с зарёй.
Вот туман уж заклубился, словно увалень с росой,
На берёзу матерился прямо тут же над травой.
Всё лежит сверкает поле серебристою водой,
И луна висит над полем золотистою росой.
В мелколесье чёрным гарком ель сосновая стоит.
Словно чёрная глухарка, будто вот-вот она взлетит.
Распушила свои ветки будто крылья, два крыла.
Распушила оперенье будто крылья у орла.
Вот стоит, взлететь всё хочет, будто словно улетит.
Будто ветками всё машет, того гляди, она взлетит.
Вот качнул деревья ветер, ветки сильно стал качать,
И сосна, как тот пропеллер, стала крыльями махать.
Всё взлететь она хочет, не взлететь сосне никак,
Только ветер всё хлопочет, для него это всё пустяк.
Не взлетела та сосёнка, только иглы обронив
И на серого мышонка свои иглы уронив.
Свои стихи не отдам на поруганье
И свой стихотворный скромный дар.
И не отдам на растерзанье
Свой вновь родившийся талант.
Так пусть стихи мои читает
Благословенный мой народ.
И пусть меня он прославляет,
Благословенный чудный сброд.
В моей надежде есть уныние,
что мне недолго осталось жить.
И даже в самое полнолуние мне луна даёт грустить.
Но я ещё хочу подняться, взлететь до самых до небес,
Но с вами не хочу я расставаться
и уходить в дремучий лес.
Там одни, одни могилы, сидит сырость на крестах.
И вот когда я сгину, на земле будет пустота.
Никто меня уж не заменит
и не прочтёт вам милый стих.
И лишь слеза у вас полезет оттого, что я затих.
И грусть меня не покидает, сидит и смотрит на меня.
На что-то, сука, намекает, с упором глядя мне в глаза.
Ну что ж, пожил, пожалуй, я немало,
хотелось бы ещё пожить.
И вот из-за этой доли малой хочу ещё я погрустить.
Словно в чёрной позолоте ель сосновая стоит,
И глухарка на болоте в небо с звёздами глядит.
С чёрным гарком что-то квохчет, что в небо всё глядит.
Дым болотный лезет смрадом и болото беленит.
В этих сумерках болотных там лежит ещё печаль.
Есть тайник там потаённый, он уводит только вдаль.
Заглянуть болотной выпью в эту тайну не дано,
Заглянуть в неё даже рысью вам никак не суждено.
Но завесу приоткрою я тихонечко для вас,
И кое-что для вас раскрою, и начну для вас свой сказ.
Эта тайна не для глаза и не для ваших ещё ушей,
Она даже не для показа, чтоб её смотрели на заре.
Заглянем мы в эту тайну и посмотрим, что в ней есть,
И познаем мы там сказку, что придётся нам присесть.
Мы увидим в этой тайне даже сказочного коня
И увидим великана, самого богатыря.
И увидим мы зарницу, которая взлетает высоко,
Будто поймали мы жар-птицу и глядим сейчас в окно.
Много тайн на свете, много, их нам сразу не узнать.
И одну из этих тайн мне пришлось вам рассказать.
Словно старая калоша, плывёт лебедь во пруду.
У него такая рожа — хоть топи её в пруду.
Вся помята и измята, и щетина на щеках.
У него фингал под глазом да и рожа в синяках.
Где-то выпил он немного, не дошёл он до дверей,
Получил пинок под жопу и, конечно, кренделей.
Скрыта позолотой тайна серебра.
Кружит чёрный ворон, ждёт он дележа.
Снег идёт, рыхлится, словно серебро.
От солнца он искрится, кладу его в ведро.
Только ворон кружит, кружит надо мной
Словно снег утюжит прямо под луной.
Вот он взгромоздился на старенькую ель,
Словно в трон садился под звонкую капель.
Не донёс до дома добычу серебра,
Снег в ведре растаял, и в нём сейчас вода.
Чёрная глухарка ткёт веретено.
Словно как знахарка пьёт красное вино.
Бокалы всё играются цветом янтаря
И быстро наполняются от красного вина.
Звенит гитара звонко, глухарка всё поёт.
Поёт она так тонко, что заря встаёт.
Разливает песню на траве роса,
И роса сверкает словно бирюза.
Блеск идёт от звона от красного вина.
На голове корона, глухарка так пьяна.
Вот токует утро радужной росой,
На траве росинка и быть ей под косой.
Скосят её утром, пока роса лежит.
Словно перламутром та роса блестит.
Скосят незаметно, пока глухарка спит,
А потом на солнце будут сено ворошить.
Чёрная глухарка на заре поёт.
Не грусти, глухарка, трава с росой взойдёт.
Чёрная глухарка в глубине болот,
Будто вся в окладе чёрных позолот,
Кричит дивным криком, на дворе уж ночь,
Средь чёрных паутинок в ступе их толчёт.
Глядит косым взглядом прямо на меня,
Пот меня прошибает прямо на висках.
Дрожь меня пробрала, сомнения идут.
Толочь она перестала, вижу, слуги ждут.
Вот взмахнула клюшкой правою рукой,
Началась пирушка прямо под луной.
Селезень всё рвётся к брани серебра,
Того гляди, взорвётся на траве роса.
Козодой косячит, клювом всё стучит.
Подал знак кому-то и ещё ворчит.
Вижу, дело плохо, надо мне бежать,
Но глухарка зорка сказала: «Задержать».
Опутали сетью, паутинок шёлк.
Посадили в клетку, словно как в мешок.
Бьюсь, как чёрный ворон, — в этой клетке сеть,
И трублю как горном, мне б не одуреть.
Вот заря взлетела, сбросила наряд.
Глухарка улетела куда-то отдыхать.
Я один остался в запахе болот
И себе поклялся: в болото ни ногой.
Полон мир тайн и сказок, и одну вам расскажу.
Полон мир ещё загадок, вам сейчас я покажу.
Чудный лес стоит не летом, и не осенью, весной,
Чудный лес стоит зимою, да к тому же под луной.
Он стоит в одежде белой, вся она из серебра.
Она пошита ниткой белой из хрустального сукна.
Снег хрустит морозным утром, сквозь ели видно облака.
Снег решил стать хитроумным, сквозь ели светится луна.
А в лесу, где только тайны, где только чудо из чудес,
Там, в лесу, такие сказки, не видали вы нигде.
Там ель стоит, она в наряде, вся она из серебра,
Будто словно она в окладе из хрустального добра.
Вся она стоит сверкает, и любуется луна,
Освещая её блеском, красотой заражена.
А берёза в упоенье, словно сказочный мираж,
Поднимает настроенье этот сказочный кураж.
Её солнце поливает синим красочным огнём
И глазами раздевает, вы представьте, даже днём.
Лес стоит сверкает, синий, излучает синеву.
Синий лес ещё мне дарит величайшую мечту.
Никогда-никогда не жалейте, что было.
Никогда не жалейте то, что прошло.
То, что было, давно позабылось,
Да и былью давно поросло.
Никогда не жалейте, что вам не досталось
Тех бед, у кого ещё боль не прошла.
Не жалейте, что с вами счастье рассталось.
Через закрытые двери взяла и ушла.
Не жалейте своей доброты и счастье в придачу
Возьмите, отдайте, просто так, от души.
А если и надо, отдайте удачу
И остаток своей сердечной любви.
Никогда никогда ни о чём не жалейте.
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
И об этом даже не сожалейте,
Что от надуманного счастья взяли, и просто ушли.
Традиции я свято соблюдаю,
Обычай древней старины.
Тебя, друг мой, я обнимаю,
С тобою мы всегда на «ты».
С тобою мы давно расстались,
Не доказав, кто из нас был прав.
С тобою, друг, мы разругались,
И я, конечно, виноват.
Прости меня, ты друг любезный.
Прости меня, ты друг, за всё.
Прости за то, что бессловесный,
И то, что спорил горячо.
Тебя сейчас я обнимаю,
Пускаю горькую слезу.
Тебе, мой друг, всегда прощаю
И, если надо, помогу.
Очарован, околдован, дивный дуб стоит в лесу.
Он настолько заколдован, что он смотрит на луну.
Крона тянется всё в небо, тычет пальцем звездочёт.
Звёзды виснут всё на небе, он ведёт и звёздам счёт.
Звёзды в небе всё сверкают, глядя прямо на луну.
Прямо с неба улетают прямо в чёрную дыру.
Дуб стоит листвой сверкает утром рано на заре,
А потом листва слетает к родной матушке земле.
Обронит дуб листву золотую, и, конечно, до зимы,
И стоять, конечно, будет без листвы он до весны.
А весной распустит крону и взметнётся в небеса,
И луна зацепится за корону, засверкают облака.
Повисит она немало, ещё долгих сотню лет
И до самого снегопада, когда весне придёт конец.