Вот оно, русское счастье,
Когда ты слышишь, что берёзы шумят,
Стоишь дышишь грудью свободно,
На ветках соловьи голосят.
Речка бежит луговая
Мимо крутых берегов.
Не нужны ключи мне от рая,
Хочу слышать шорох берёз.
Дайте мне надышаться
Родиной Русью своей,
Дайте мне поваляться
На сене среди тополей.
Засеребрилось туманное утро,
Иней лежит на полях.
Выглянуло солнце украдкой,
Трава лежит на стадах.
Иней лежит, серебрится на солнце,
Трава искрится под ним.
Скоро засыплет траву белым снегом,
На снег тогда поглядим.
Будет сверкать всеми огнями
Белый снег, что лежит на траве.
Будет сверкать тысячами свечами
И будет лежать на земле.
Украдкой светит солнце, сквозь облака проливая свет,
И на землице грешной лежит белоснежный снег.
Лежит, сверкает пламя хрустального костра,
И белые снежинки летят, как паруса.
Искринки разлетаются хрустального костра,
Запорошила осень, и на дворе зима.
Снег лежит сверкает, сверкает серебром,
И лес накрыло снегом да ещё тайком.
Белый снег лежит на ветках,
Серебрится серебром.
И порхает он в балетках,
И порхает за окном.
Закружился, завертелся,
Он на цыпочках стоит.
И от ветра дуновенья
Он в окно уже летит.
Вот упал он на ладошку,
Превратился он в росу.
Открываю я окошко,
Я его на волю отпущу.
Пусть летит по свету белый,
Белоснежно-белый снег.
На земле я этой грешной
О себе оставлю след.
Вышивает белой ниткой, ткёт своё веретено,
Вышивает узор свой синий и хрустальное ведро.
Всё сидит зима рисует белоснежный белый снег,
Расстелила покрывало, расстелила белый плед.
Белый снег лежит, не тает, и хрустит он под ногой,
Над землёю он летает искромётною искрой.
Кот тихонечко вступает в белоснежно-белый снег,
Снег же след тот засыпает, не увидишь его след.
Всё засыпал снег тот белый, все иголки на сосне,
И сверкать он даже будет в январе и в феврале.
Загрустит ещё снег белый, глядя прямо на луну,
Захрустит мороз на ёлках, глядя прямо на звезду.
Шумят надо мною берёзы,
Звёзды блестят в тишине.
Рассыпались белые росы,
Блестят они на траве.
Ветер по траве прошёлся,
Наклоняя траву к земле,
Сбивает росу, как пылинку,
Которая лежит на траве.
Погаснут утром звёзды,
И будут они мерцать,
И солнечный лучик спросонья
Начнёт росу собирать.
Люблю я вкусный запах, блеск твоих волос,
Когда глядишь на запад и смотришь на восток.
Твой запах опьяняет раскосых чёрных глаз,
И вот сижу гадаю: любишь ли ты меня?
Твой запах опьяняет любого молодца
И даже затуманит пьянящие глаза.
Пусть запах раздается до утренней зари,
Волос моих коснется, ты утром разбуди.
Пьянящими глазами гляжу я на луну,
На сеновале сено я с тобой помну.
Заунывным карком в глубине болот
Чёрная глухарка кровь мою сосёт.
Тянет мои вены, тихо кровь течёт.
На рябине красной ворон всё поёт.
Долбит клювом мясо, вырванное у меня,
И пустился плясом взмахом в два крыла.
Ветка всё трясётся под тяжестью его,
Капли-сгустки крови падают с неё.
Вороньё кружится в глубине болот.
Чёрная глухарка око мне клюёт.
Без глазниц, без носа труп уже лежит,
Вороньё на запах вот уже летит.
И накрыла тело стая воронья,
Кости заблестели, и светит всё луна.
Опылит мой череп звёздный звездопад,
Кости забросает осенний листопад.
Саван мне убогий мне дала земля.
Видно, недостоин, чтоб она дала
Мягкую землицу, чтобы в ней лежать,
Чтоб с травы весною в ней росу сосать.
Белый снег искрится, под луной горя.
Белые снежинки на землю всё летят.
Заметает снегом снежные следы,
И уже от снега снежные бугры.
Всё блестит равнина на холме берёз,
За ночь холмик этот от снега так подрос.
Тонет заяц белый в снежной пелене,
Сову теперь накормит где-то на сосне.
Запорошила снегом белая зима,
И стоит под снегом зелёная сосна.
Шапкой снег свисает, вот-вот уж упадёт.
Охотник замерзает, скоро вот умрёт.
Не разжечь в сугробе красного огня.
Пусто у него в утробе, не ел уже три дня.
Замерзает, бедный, нет уж больше сил.
Саван подвенечный полностью накрыл.
Мелколесье, лес да горы,
Поле русское лежит.
Дали русскому народу долю,
И народ теперь грустит.
Самогон течёт рекою,
Брага пенная кипит.
Много горя у народа,
Остаётся только пить.
Мой народ погряз оброком,
За долги его шпинят,
Палкой бьют тут ненароком,
По спине всё колотят.
Доит словно как скотину
Ненасытная машина.
Платишь гривенник иль полтину,
Водку пьёшь из стакана.
Заливаешь горечь эту
От неимоверного труда,
И от новой недоимки
К водке тянется рука.
Разные игрушки на ёлочках блестят.
Разные зверюшки на ёлочках висят.
Гирляндами обвешана ёлочка зимой,
Шишки к ней привязаны шёлковой тесьмой.
Фонарики на ветках словно снег искрят,
Друг о друга ударяясь, нежно голосят.
Бубенчики и шарики обсыпаны искрой,
Снег на них искрится белой бахромой.
Мороз окутан снегом и ещё трещит,
И под лунным светом ель ещё искрит.
Звёздами обсыпан небесный небосвод,
Скоро-скоро, скоро встретим, встретим Новый год!
Засеребрилась конская грива,
Старого коня ведут под уздцы.
Одряхлел старый конь, как крапива,
Сил не хватает пробежать полверсты.
Был он верным конём, землепашцем,
По дороге бежал столбовой,
На себе возил даже сани,
И бежал он с ними зимой.
Время шло, кости старели,
Мышцы ног стали дрожать,
И под старость они одряхлели,
Повели его подковы сдирать.
Растреножат коня-бедолагу
За ракитой, за крапивы кустом,
Бросят подковы в деревянные сани
И скажут: «Хорошим был мужиком».
Унесла меня далёкая юность в далёкое детство мое.
Мчусь по маленьким лужам, с мамой иду я в кино.
Несётся времечко быстро, незаметно успел подрасти.
Отец ушёл незаметно,
пришлось на плечах его тело нести.
Гроб качается тихо, гроб его тихо несём.
Ветер проносится лихо, песню ему тихо поёт.
Уже и мать стоит на пороге,
время ей пришло помирать.
Быстро проскакивают годы,
устала она смерть свою ждать.
Всё копошится в навозе, в огороде грядку взметнёт.
Курицам даст горошин, после амбар уберёт.
Пойдёт по-хозяйски с лопатой
в свинарнике кучу убрать,
Свинью будет крыть матом и будет её посылать.
Безудержная в ругани мама, матом она кроет всех.
«Чего ругаешься матом?» — весело спросил наш сосед.
Старость пришла незаметно, маму давно схоронил.
Прошу у мамы прощенья, давно к ней на могилу ходил.
Вот сижу рассуждаю — быстр у времени бег,
Очереди своей ожидаю: сколько осталось мне лет?
Вспоминаю свою юность, вспоминаю детство своё,
А теперь никому я не нужен,
старость бедная глядит мне в лицо.
Эй, прохожий, дай остановку,
остановись, погляди мне в лицо.
Эта старость на тебя только смотрит,
неотступная, как колесо.
Ты таким же станешь когда-то и беспомощным,
а может, хуже того,
И из глаз потекут твои слёзы оттого, что не успел ничего.
Что планировал, того ты не сделал,
что хотелось, то не сбылось,
И мечта твоя улетела, и всё былью давно поросло.
Вот сижу размышляю, ребята, может, зря всё начинал,
Не успел себе сделать пристань,
не успел себе сделать причал.
Я со всеми под старость расстался
и сижу на завалинке дров,
И со всеми тогда разругался, посчитал —
не нужен мне кров.
Вот и старость пришла ниоткуда,
вместе с нею в землю войду.
Ну а пока жив я покуда, о старости вам расскажу.
Оторвите мне мои руки, я не чувствую больше огня.
Вокруг меня одни только суки,
не дают мне больше тепла.
Прыгает вошь, словно кузнечик, в ней яда, как у змеи.
Жизнь отравлена ядом. Что там ждёт меня впереди?
Может, гнида какая залезет. Я не ведаю, что со мной.
Прямо к сердцу она полезет
и проткнёт мне сердце иглой.
А может, та прирученная сука,
та, которая с ладони берёт,
Задушит меня изменой, и меня она этим убьёт.
А может, друг поставит мне ножку,
когда на взмахе своего крыла
Уведёт у меня подружку, оттого
что она ему что-то дала.
Я боюсь лжи, и измены,
И предательства близких людей.
Потому и боюсь перемены,
Что, когда заболею, не найти мне врачей.
Вот непогода, дождь идёт. Люблю любое время года,
Когда на ладони тает лёд,
Летит навстречу снег колючий, впиваясь иглами в лицо,
И под луною он сверкает, как летящее ядро.
Сверкают ядра, словно звёзды слетели с неба и с луны,
И загореться им осталось от сверкающей искры.
Горят огни самосожженья, горят они факельным огнём,
И будут гореть до самосожженья
не только ночью, но и днём.
Суждено мне изначально мне на небо отойти
И на белом поднебесье ничего там не найти.
Всё брожу, кругом всё бело и не виден райский сад.
Только слышен в поднебесье наш знакомый русский мат.
Мат летит, грохочет небо, видно, скоро быть дождю.
Даже небо потемнело, я под крышу убегу.
Пусть дождь стучит, грохочет небо,
Ему под крышей меня тут не достать.
И в душе повеселело, и давай тогда плясать.
Когда не вижу вас, скучаю,
От шума машин я замираю,
И тормозит тут колесо,
И гляжу себе в окно.
И звёзды бледные тут блещут,
И соловьи ещё щебечут.
Луна, как бледное пятно,
Ткёт своё веретено.
И тихо свечку зажигаю
И под её огонь мечтаю.
А вдруг вы подъедете ко мне
При полной жаждущей луне
И при улыбке на лице,
Сверканьем звёзд на рукаве
На вас все стразы замирают,
От блеска звёзд они сверкают,
И при луне они горят,
И искры блеск от них летят.
Вы вышли в платье подвенечном,
Оно искрилось, как белый снег.
Им освещали Путь свой Млечный,
Где от луны остался след.
Вы шли, сверкали и бледнели,
Как в небе бледная луна.
Меня обнять вы захотели,
Сказали мне: «Вот моя рука».
И взял с трепетом ваши руки,
Во мне всё дрожало и тряслось.
Меня терзали только муки:
Неужели лучшего партнёра не нашлось?
Отчего и почему ко мне примчались?
Отчего ко мне пришли?
Со мною как-то разругались и
От предложенья вы ушли.
Ведь я люблю вас столько лет.
В ответ услышал только «нет».
И я ушёл в уединенье,
В царство водки и тоски.
Желал себе всегда терпенья
И говорил: «Ты только жди».
И вот теперь, ко мне приехав,
И в платье белом с бахромой,
Сказали мне: «Я не уеду»,
Сказали всё это под луной.
Луна сверкала лунной прядью,
И звёзды падали во тьму.
Глаза сверкали в лунном блеске.
«Ответа вашего я жду».
И я стоял, не верил сказке,
Своей несбыточной мечте,
Стоял как будто после пьянки,
И всё кружилось в голове.
Луна так быстро раздвоилась,
И звёзды стали как горох.
Внутри меня всё зашевелилось,
Колоть куда-то стало в бок.
И я стоял, не верил звёздам,
Не верил звёздам и луне.
Ко мне вы подошли несмело,
И ваши руки согрел в руке.
И я стоял, глядел вам в очи,
Из глаз моих текла слеза.
И я сказал: «Люблю вас очень.
И вот вам моя рука».
Мечта вдруг быстро оборвалась,
Луна вдруг скрылась в облаках.
И кошке тут моей икалось,
Искала вошь в своих штанах.
И вот сижу мечтаю с водкой:
А вдруг заглянет ко мне звезда.
И по щеке моей стекает
Надежды луч и с ней слеза.
Я ей одной стихи слагаю,
И ей одной всегда пишу.
Ей всё время посвящаю,
Чтоб ей сказать: «Тебя люблю».
Её люблю я больше сил,
Мир на ладони подарил.
Ей подарю свою звезду
И ей скажу: «Тебя я жду».
Тебя я жду как никогда,
Пока горит моя звезда.
Так пусть же звёзды наши светят
И освещают Млечный Путь,
И мы с тобой, как две ракеты,
Готовы мир весь обогнуть.
Мы полетим с тобой, где звёзды,
Где месяц тонет в облаках
И где от лунного затменья
Звёзды тонут в небесах.
Мы полетим с тобой далёко,
Ничто не сможет нас с тобою разлучить.
И даже паутинкой тонкой
Нас будет связывать тоненькая нить.
Прозреет луч былой той славы
и даст ключи от врат своих.
И те слагаемые маты мы спрячем лишь в один тайник.
Слагать не будем те мы маты,
мы их забудем как писать,
И остриём ещё булавы накажем, чтоб их и не читать.
Так не читайте, не слагайте мат, великий наш язык.
Его вы даже не оглашайте,
чтобы он скорее в землю сник.
Прозреет луч былой той славы и даст нам новые имена.
И вот теперь ношу я латы под звуки своего пера.
Меня так просто не зарежешь,
на мне щиты — они броня.
И если ты ко мне поедешь, я запрягу тогда коня.
Надену я свои доспехи, коня одену я в сбрую,
И для своей ещё потехи на ваши головы плюю.
Моё перо как нож вам в сердце, оно заточено под вас,
И на меня вы лучше помолитесь, а то зарежу я так вас.
А вдруг Россия вспомнит обо мне.
А вдруг она ещё заплачет.
Но я уже буду во Христе,
И на кресте я буду, как на плахе.
О чём мечтать, того не будет,
Того не будет никогда.
И солнце утреннее разбудит,
От брызг воды бежит река.
Бежит река, и солнце светит,
Потом взойдёт ещё луна,
И солнце бедное заметит.
Моя мечта так далека.
Горит звезда, звезда надежды,
Звезда несбыточных надежд.
Стою под небом без надежды
Оттого, что той мечты давно уж нет
Люблю есенинскую грусть, когда деревья облетают.
Пойду и водки я нажрусь, и весь забор я обрыгаю.
Осенний дождик моросит,
с утра давно стучит по лужам.
И лист осенний всё летит, холодной осенью разбужен.
Рябина красная висит, и гроздья — словно вразумленье.
Её ворона теребит, не находя в себе терпенья.
И воробьи ещё клюют, что от вороны им осталось,
И кошка серая змеёй потихоньку к ним подкралась.
Вот первый бешеный скачок,
казалось, в лапы ей попался,
Но кем-то брошенный башмачок —
и воробей с землёй расстался.
Взлетела стая саранчи, расселася она по веткам,
И кошка мурлычет себе в усы,
как старая, добрая соседка.
Дождь моросистый всё идёт, листвою поливая,
Скоро снегом заметёт, землю заметая.
Зима засыплет всю листву, засыплет белым снегом.
А я по жизни всё спешу летящим быстрым бегом.
Пушка снежная стреляет чистым белым серебром.
Белым снегом накрывает, серебристым полотном.
Заискрилась, побелела моя матушка-земля.
И стоят ещё сверкают белоснежные леса.
Засверкала гладь речная толстым чистым серебром,
Не проткнёшь её иголкой, не разрубишь топором.
Вот висит сверкает небо, голубизною отдаёт.
И мороз ещё летает, и снежинки он куёт.
И замёрзла вся округа, даже лес и тот хрустит.
Даже месяц запоздалый, под луною он грустит.
Всё в снегу, земля искрится, не собрать мне серебра.
Вышиваю белой ниткой я узоры изо льда.
Суждено мне изначально улететь в ночную мглу.
Вот и берег мой прощальный, я с него рукой махну.
Улечу куда-то в небо, улечу в ночную тьму,
И своею яркою звездою я всю землю освещу.
Пронеслась моя буйная юность,
пронеслось и детство моё.
И живёт теперь во мне грубость.
Детство, как оно далеко!
Вот сижу, предо мной только водка
тихо плещется в стакане моём.
И лежит предо мной хвост селёдки
и топорщится словно ершом.
Пью я водку большими глотками
и закусываю её чесноком,
И мальчишку гоняю пинками,
и причмокиваю ещё языком.
Вот сижу хорохорюсь, намедни
будто вовсе мне теперь нипочём,
Будто любого размажу по стенке,
чтоб не считали меня трепачом.
Но виски мои поседели,
седина теперь лезет вовсю.
Мышцы рук мои постарели,
хоть завязывай на шее петлю.
Вот сижу бормочу что-то с водки
и кому-то хочу доказать.
Начинаю драть свою глотку
и со зла начинаю орать.
О, дни мои, и в дни страданий, старушка дряхлая моя,
И вот нахожусь, увы, теперь в скитанье,
выводит строчку моя рука.
Ложится строчка так неровно, глаза мои совсем слепы.
Считаю строчки поголовно, насколько же они умны.
Выводит память эти строки с надеждой —
вспомнят обо мне,
Ведь жизнь давала мне уроки и гладила меня по голове.
Она ласкала тёплым ветром, как мать родившееся дитя,
И целовала незабвенно, как родного малыша.
Когда пошёл по жизни этой вдоль дороги у межи,
Она стояла у дороги среди дубрав, полей и ржи.
Она махала мне рукою и говорила: «Не спеши.
Не разменяться нам судьбою. Возьми об этом напиши».
И вот пишу, строка ложится, с надеждой —
вспомнят обо мне.
Хочу на вас я положиться, но буду я забыт в дерьме.
Что наша жизнь — дерьмо, по праву
не можем голоса поднять.
Не можем мы найти управу,
кто смог нас сегодня обругать.
Мы лжём себе, себе и людям,
что завтра мы откроем рот,
И говорим ещё прилюдно,
что мы чудесный, чудный сброд.
Мы лжём себе, не веря в это,
что завтра мы откроем рот.
И словно в платье подвенечном
нас поведёт в дорогу поп.
Так мы заслуживаем это,
чтоб нас топили в своём дерьме,
И если голос не поднимем, то вечно будем жить в г… .
Тогда меня совсем забудут.
Он жил, как все, и рта не открывал.
Вот потому перед вами честным буду,
за вас за всех стихи слагал.
И я пишу, писать я буду, не буду больше я молчать.
И славу я себе добуду тем, что смог об этом написать.
Отмечтала моя юность,
Облетел осиновый куст.
На аллее ходит уныло
Моя нежная уставшая грусть.
Не грусти, моя нежная юность,
Не бросай свой взгляд на луну,
А то я в этой горькой обители
В стог сена сейчас упаду.
Упаду сейчас и заплачу
Я от боли такой неземной.
На луну я сейчас батрачу
И на месяц ещё золотой.
Заволокло небо синим туманом.
Звёзды в небе совсем не видны.
Месяц спрятался ещё за амбаром
И росу срывает с травы.
Всё пройдёт, и как не бывало,
Будто и не был ты молодым.
И лезешь в окно сеновала
И вспоминаешь, когда был холостым
Да, я бунтарь, да, я повеса, и многих женщин я бросал,
Но, поверьте мне, за это я каждый раз себя ругал.
Я изменял им только телом, ведь жажда жизни хороша,
И когда видишь тело молодое, невольно тянется душа.
При встрече с женщиной желанной
я обещанья не давал,
И, уходя в дверь открытую, её даже я не целовал.
Я уходил, и вот что странно:
уже с другой встречал рассвет,
И для меня он был желанным для новых жизненных утех.
Я прибегал к ним спозаранку,
и признавался им в любви,
И в руки брал свою тальянку, и подпевали соловьи.
Рассвет встречали, птицы пели, и пели даже журавли,
И солнце даже провожали, когда молчали кулики.
Одни сверчки — они нам пели, лягушки квакали вдали
И пели так, что даж вспотели
от свежей выпавшей росы.
Один туман лишь с нами слушал,
и он расползся по земле,
И разговор ещё подслушал, когда лежал он на траве.
А после взял пополз он к речке,
и стал купаться он в реке,
Залез он даже на крылечко, и побежал он по росе.
Он так бежал туманом белым,
что даже скрылся он в лесу,
Что после след себя оставил,
как первовыпавшу росу.
А после зорьки расставался
с любимой женщиной, тогда
В другую женщину влюблялся за её синие глаза.
Я утопал в глазах тех синих,
и плыл я в них как по волне,
И открывал тайник тот синий,
когда был на гребне на заре.
И снова с нею расставался, с другою я встречал рассвет,
И встретиться с нею не пытался,
когда любви уже к ней нет.
А что любовь — какая скука:
бежишь, торопишь ты рассвет,
Любовь такая сука-мука,
что ждёшь от неё всегда ответ.
А вдруг она тебя забудет и в час желанный не придёт,
Другого вдруг уже целует и ощущает свой полёт.
Вот потому я их бросаю, не верю в женскую любовь.
И в этом я уже не каюсь, мне недоступен дар богов.
О, боги, дайте исцеленья, дайте веру мне в любовь,
Чтоб на этом подношенье было множество миров,
Чтоб мог взять рукою правой и к груди своей прижать,
И перед Богом не лукавлю, чтоб мог её поцеловать.
Так дайте кубок, чашу яда, чтоб мог себя я исцелить
И чтоб говорил: «Ты моя отрада.
Готов всю жизнь тебя любить».
И в этом вижу исцеленье, когда целуешь, ты дрожишь,
И этим только лишь одним мгновеньем
Своей как жизнью дорожишь.
Я могилу себе не вырыл,
И утром встречу рассвет,
И скажу тебе на рассвете,
Что тебя желаннее нет.
Ты часто думаешь о доме, мечтаешь в доме побывать.
Река разлилась в половодье, овраги стала заливать.
Поля залила, даже рощи, где пели как-то соловьи.
И на земле теперь весенней
теперь там прыгают скворцы.
И пахарь ждёт, как снег растает,
когда запрыгают грачи.
Свой плуг вдобавок он латает, и рядом кот ещё урчит.
Вода спадёт, и снег растает, грачи на землю прилетят.
В амбаре зёрна собирают,
чтоб в землю им потом попасть.
О, милый дом, весь ты в ранах, твои бы раны залатать.
И я прошу ещё имама, чтоб смог со мною помечтать.
Всё ушло, как не бывало,
только реку вспять не повернуть.
Столько лет уже миновало,
всё, что было, мне уж не вернуть.
Не забыть мне сад тот чудесный,
где под черёмухой услышал я «да».
И оставил месяц след свой бесследный,
только в небе бледнела луна.
Освещала она сад тот чудесный,
где впервые тогда был влюблён.
Мир казался настолько огромен,
полон тайн, цветущих цветов.
Но утром, когда заря занималась,
когда роса слетала с травы,
Она тихо мне прошептала: «Дорогой, меня не ищи.
Мы с тобой как два соцветья,
как две звезды, только с разных планет.
И не ищи со мной ты встречу
оттого, что отцвёл мой цвет».
Всё хожу и по ней я страдаю.
Вот минуло уже столько лет.
Рукавом слезу вытираю
оттого, что мы с разных планет.
Мой художник, ты рисуй
И, запятые расставляя,
Нарисуй ты мне красу,
Которую выпустили из рая.
И нарисуй ещё ты мне мой край,
Мой край, ты мой любимый.
И утром выйду на заре
Встречать зарю с красой той дивной.
Ты, мой художник, нарисуй
Всё то, что дорого мне, мило,
Чтоб не смотрел я на зарю
С улыбкой скорбности уныло.
Покосился мой старенький домик,
И плетень лежит на боку.
Пришёл в унынье мой старенький дворик,
И сорока сидит на суку.
Полетела сорока куда-то,
Только я оставался стоять.
Огляделся так воровато,
В памяти своей давай вспоминать.
Не стоит уже стог соломы,
И телега давно не стоит.
С лошади когда-то сорвали подковы,
Лишь уздечка одна лишь висит.
Прохудилась и крыша сарая,
Стала как само решето.
И корова, траву уплетая,
Машет длинным лысоватым хвостом.
И завалинка давно завалилась,
На траве поленья лежат.
Яма давно провалилась,
Некому её откопать.
Вот стою гляжу на старенький домик,
Паутина свисает кругом.
Да, хороший сюда нужен плотник,
Чтобы смог починить старенький дом.
Ставни с петель давно уж свисают,
И конёк прохудился ещё.
Даже мухи сквозь дом пролетают,
Мимо крыши в одно лишь окно.
И крапива бурьяном покрылась,
Старый двор мне совсем не узнать.
И крыльцо давно износилось,
Что когда-то стояла на нём мать.
Всё умчалось, и всё безоглядно,
Мать с отцом на погосте лежат.
Эх вы, годы мои захудалые,
Не вернуть теперь вас назад.
Вот и будка пса уж пустая,
И никто не вытянет из неё головы,
И не тявкнет собачьим лаем
Под сводами бледной луны.
Вот и сад пришёл в запустенье,
Без хозяина дом — сирота.
И не спрашивайте моего вы мненья,
У меня в душе пустота.
Старый клён давно наклонился
И с него слетела листва.
На колени я опустился,
И с щеки побежала слеза.
В этом мире я сегодня не вечен,
облетел мой запущенный сад.
Только путь мой стал бесконечен,
не могу оглянуться назад.
Всё лечу куда-то я в бездну,
невозможно полёт отменить.
За золотую эту поездку приходится жизнью платить.
Мне б хотелось сейчас оглянуться,
посмотреть на пройденный путь,
На колени перед матерью опуститься,
чтоб не успела слезами всплакнуть.
Взять попросить прощенья и руки её целовать,
Вымаливать прощенье моленьем
и на коленях только стоять.
Заглядывать в милые очи,
где столько верности, ласки, любви,
И чтоб не хватило нам ночи
друг друга обо всём расспросить.
Но ночь коротка так, собака, в небе скрылась луна.
Тихо шепчутся листья на ветках, на земле стоит тишина.
Речка быстрая бежит неустанно, быстр у времени ход.
Мамы давно уже не стало, не помню, который уж год.
Ветер шуршит под крышей, шепчется где-то камыш.
Солома шуршит под нишей, шуршит ею серая мышь.
Мой сад распустится вскоре, распустятся розы мои.
Вышиваю для мамы я розы, где поют ещё соловьи.
Не зарастёт на сердце рана,
Когда теряешь ты ключи.
И ложь вливается отравой,
Тогда из дома хоть беги.
Когда сердце болью обрастает,
Оно нестерпимо так болит.
Оно само себя терзает,
От боли этой всё кричит.
Куря в прокуренном вагоне,
Сквозь дым ещё не разобрать,
Сколько тебе дали этой боли,
Сколько тебе ещё стонать.
Не расставайтесь из-за боли,
Если сердце ещё кипит.
Оно наполнено любовью
И вам об этом говорит.
Не расставайтесь, если трудно,
Если трудно вам ещё прощать.
Не расставайтесь, если туго,
Потом придётся догонять.
Не расставайтесь даже ночью,
Не расставайтесь даже днём.
Друг в друга вы всегда вливайтесь,
Когда остаётесь вы вдвоём.
Вижу снова синеющий дол,
Вспоминаю, как по самые плечи
оголил берёзке подол.
Был я молод ещё, своенравен
И за каждой юбкой бежал босиком.
Целовал их своими губами
И ласкал их своим языком.
От берёзок не знал отбоя
И купался в ихней любви.
Целовал их роскошные очи
И при свете яркой луны.
Всё прошло, всё изменилось,
Вижу вновь синеющий дол.
Пустота на меня навалилась,
В глотку лезет один алкоголь.
Не узнать ни деревню, ни дома,
Только клён всё так же стоит.
И всё так же под крышей солома
От ветра опять шумит.
Старый пёс издох, бедолага,
В конуре гляжу — новый щенок.
Был тот пёс хороший трудяга,
Хвост хороший делал виток.
Подрастёт щенок, трудяга,
Будет так же скулить на Луну.
Сяду рядом я с бедолагой,
Вместе с ним на луну поскулю.
Звёзды в небе так сильно рассыпались,
Их ведром мне теперь не собрать.
А из глаз моих слёзы посыпались,
Вспомнил свою старую мать.
Всё прошло, и то, что не сбылось,
То, что было, уже не вернуть.
Всё хорошее давно позабылось,
А плохое пора позабыть.
Не заживёт на сердце рана, когда теряешь ты ключи.
Берёшь книгу от ислама, но там ответы не найти.
Одни заветы в этой книге — не навреди и не хоти.
И ловишь в жизни ты моменты, и ищешь ты своей любви.
Ключи от счастья — вот потеря,
другого счастья не сыскать.
И начинает в это время твоё сердце замирать.
Оно стучит всё тише, тише, глядишь, того, оно замрёт,
И, не найдя своего счастья,
в своём затишье оно тихонечко уснёт.
В этом мире я только прохожий,
Ты махни мне знакомой рукой.
И у красного месяца тоже
Луч такой ещё золотой.
Ты махни, дай остановку,
Чтобы мог любоваться тобой,
И в глаза твои окунуться.
Я хочу серебристой росой
Пробежаться с тобой по полю,
Утопать с тобой в высокой траве
И ласкать твои нежные очи
Да к тому же ещё при луне.
Ты возьми, сделай ты остановку,
Чтоб со мной посмотреть на зарю,
И когда осветит солнце,
Посмотреть ещё на росу.
Заиграет роса солнцем в блике,
Лучезарным огнём, как январь,
И когда будет солнце в зените,
Будет солнце росу распекать.
Загляжусь на твой стан лучезарный,
Изваяние высек сам Бог.
Он у тебя настолько потрясный,
Унесу тебя в соломенный стог.
Пусть луна над нами бледнеет,
Тёплый ветер треплет траву,
Пусть она даже краснеет
Оттого, что тебя я хочу.
Звёзды высыпят над нами мерцаньем
И будут купаться в реке.
И для меня ты будешь желанной
При звёздах да ещё при луне.
Осыпят нас зеркальные звёзды,
И будем их с тобой собирать.
Потом убежим на дальние плёсы
И с тобою там будем мечтать.
Нам не гореть одной свечою, горит одна моя свеча.
Нам не гореть одной звездою, которая ярче чем Луна.
Мы не готовы к расставанью, но наши встречи впереди.
И буду вечно я в скитанье в поисках твоей любви.
А может, я её увижу, а может, встречу я её,
Но в данный час её не вижу, и я гляжу в своё окно.
Первый раз от месяца греюсь,
Первый раз лижу его языком.
И я на что-то надеюсь.
Как трудно быть на Руси мужиком!
Запрягли мужика как кобылу,
Даже в стойло его не загнать,
Дали в руки ему винтовку и вилы —
За отечество давай погибай.
А отечество над ним глумится,
Податью обложило семью,
Да голод ещё навалился,
От голодухи сейчас я умру.
Кормит вшей да гнид тот солдатик,
Что за отечество пошёл воевать,
А отечество ему фигу —
Оставайся там подыхать.
Всё растёт погост потихоньку,
С голодухи мрут сыновья.
Им бы хоть хлебную крошку.
С голодухи мрёт ребятня.
Для отечества это не диво —
То, что дохнут её сыновья.
Для отечества сыновья как скотина,
Как быдло, чтоб стояли они у ружья.
Ты, солдатик, оберни оружие,
Оберни против власти своей.
Ты отечеству нисколько не нужен,
Сколько можно считать мне смертей.
Лучше ты возвращайся до дому
Да бери лошадь ещё под уздцы.
Заведи ты дома корову,
Чтобы в доме не знали нужды.
Плюнь на своё ты отечество,
Оно тебе ничего не даёт.
И в этом самом отечестве
ничего человеческого.
И помни: дома мать тебя ждёт.
Первый раз от месяца греюсь,
Первый раз его лижу языком.
И я на что-то надеюсь,
Что не дадут по башке кирпичом.
Я покидаю этот табор,
Его не увижу никогда.
Возьму в руки я гитару,
И зазвучит тогда она.
Звучит гитара, лейся, песня,
Звучит семиструнная моя.
Моей любовью ты согрейся,
Как от бушующего костра.
Горит костёр, огонь пылает,
И песня за душу берёт.
Тоску гитара нагоняет
И вместе с болью сердце жмёт.
Горит костёр, цыганка пляшет,
Цыганка пляшет у костра.
Цыганка что-то обещала,
Моё сердце забрала.
И звёзды встали в оцепененье
И полетели в морскую даль.
И у меня нет никаких сомнений —
Они унесли мою печаль.
Цыганка пляшет от возбужденья,
Со мной встречает она зарю,
И от шампанского шипенья
Я ей ещё тогда шепчу:
«Поедем вдаль, где только звёзды,
Где светит яркая луна.
Пойдём туда, где только плёсы,
Где шепчет быстрая река.
Где ветер лишь один гуляет
И в поле есть один табун.
Тебе он лошадь выбирает,
Где жеребцы одни лишь ржут.
Поедем, милая красотка.
Пойдём с тобой встречать рассвет.
И ты услышишь на рассвете,
Что тебя прекрасней нет».
Костёр горит, а искры пляшут, а искры пляшут на ветру.
Они летят ещё, не гаснут и смотрят в небо на луну.
Они погаснут в небе вскоре, за ними новые летят,
И звёзды негаснущие в небе с такой же яркостью горят.
Но и они погаснут вскоре. Видно, одному тогда гореть.
И мне хотелось в красочном узоре
к любимой звёздочке взлететь.
Я крылья расправлю и в небо взлечу.
Я белою птицей по небу парю.
Ветер мне дует, он в помощь всегда.
Лечу я туда, где светит звезда.
Меня тут встречает её небосклон,
С распахнутыми крыльями отдаю ей поклон.
Меня озаряет её лишь мечта.
Ей даже завидует на небе луна.
Свою звезду никому не отдам.
Её я узнаю всегда по глазам.
Они сверкают ярче луны,
Даже сверкают ярче звезды.
Они нежность всегда издают,
Порой иногда от разлук слёзы льют.
Свою я звезду к сердцу прижму,
На ушко шепну: «Тебя я люблю.
Тебя, дорогая, никому не отдам».
Любовь можно измерить всегда по глазам.
Не зарастёт на сердце рана, когда теряешь ты ключи,
И от пришедшего обмана тебе приходится уйти.
Ты уходи, не расставаясь, ведь завтра будет вновь обман.
Остановить тебя пытаясь, любовь как тихий океан.
Она огромна, как планета, а может больше ещё быть.
И внутри у тебя надежда: а может, всё это позабыть.
Но позабыть обман ты вправе, и, если долго рассуждать,
Ты не останешься в накладе, твоей любви ещё рожать.
Ты позабудь того, что было, того, что было, не вернуть.
Твоя любовь давно забыла, что существует слово-кнут.
И пусть она не забывает обман, как будто бьют кнутом.
Ведь в жизни разное бывает.
Стоишь перед выбором-тупиком.
Твой выбор сделан, и сделан шаг,
и отступить ещё не поздно.
Но вновь будет найденный обман,
поступят вновь с тобой жестоко.
Потеряла зима белые снежинки,
И теперь летят словно паутинки.
Всё они висят, как на тонкой нитке,
Под луной блестят маленькие льдинки.
Вот они лежат на земле, мерцают.
Будто под луной лежат и загорают.
Снег лежит, от холода синеет,
Бледная луна на небе всё бледнеет.
Заискрился снег белою зимою,
Заблестел тот снег белой синевою.
Всё лежит на земле, мерцает
И на звёзды вверх берёт и созерцает.
Звёздочки над ним всё горят, мечтают.
Белый снег лежит и ещё не тает.
И трещит мороз ледяным покровом.
На реке нарост очень толстым слоем.
Всё кругом трещит, даже ветки гнутся.
Воробьи под крышей
друг к другу ближе жмутся.
Не надеть им шубу из снега серебра.
На дворе и стужа, и белая зима.
Я не сплю, и мне не спится. Облака несутся вдаль.
Звёздам надо в реку окунуться.
Мне со дна их не достать.
Всё мерцают в поднебесье, в тихом омуте, в глуши,
И мерцают над полесьем в тихом отблеске луны.
Вот мерцают над болотом, где тихо шепчется листва.
Свет летит сплошным потоком там, где плещется вода.
Камыши стоят прогнувшись, тихо шепчутся с водой.
Они даже изогнулись тихо, сонно под луной.
Не шумит над речкой ветер, камыши не тормошит.
Лишь трава, сплетясь как веер, на росу она глядит.
Пробежала мышь-норушка, своим хвостиком виля,
Где зелёная лягушка сладко ела комара.
Всё звенит вампиров стая тонким писком под луной
И листву ещё качая у берёзы над водой.
Всё качает, ветку клонит. Скоро выпадет роса.
Светом солнечным заполнит, заблестит тогда земля.
Заблестит и засверкает она под солнечным огнём.
Роса немного помечтает и испарится мотыльком.
Запылились белые снежинки,
Запылились они серебром.
И сверкают словно небылинки
Серебристым зеркальным снопом.
Снег лежит, сверкает под солнцем,
Излучая свою синеву,
И лежит под мохнатой ёлкой,
Выделяя свою белизну.
Вот лежит, сверкает под солнцем,
Как бы он не растаял совсем.
Под окошком сосульки свисают
И роняют свой тусклый свет.
Всё струится снег, звон капели.
Видно, скоро придёт весна.
Запоют тогда свиристели,
И буду слушать песнь соловья.
Расскажи мне, страж заоблачный,
для чего ты здесь сидишь?
С неба созерцаешь, на нас ты всё глядишь.
Утопаем в грязи, в подлости своей,
Ждём своей расправы, чтоб в аду гореть.
Ты закон поставил, чтоб не согрешить,
И закон свой божий будешь ты вершить.
И накажешь гневом всех, кто согрешил,
И будет убиенным — ты так порешил.
Но тут же ты снимаешь грехи своей рукой,
А после окропляешь святою ты водой.
Если был бы богом, всех бы наказал
И своей рукою всех бы расстрелял.