Рубрика: Надежда (2019)

Заморозила зима белые снежинки,
И на ветках всё висят белые пушинки.
Осыпаются они белой бахромою.
Сидят на ветках снегири белою зимою.
Падают на голову им белые снежинки.
Необычно снег летит, как на белой нитке.
Всё в сугробах, и мороз прыгает по веткам,
И рисует он узор он хрустальной веткой.
Все он окна расписал, даже наледь вскрылась.
Окна он разрисовал, творчество открылось.
Серебрятся под луной все его картины,
Звёзды в небе в голубом золотом покрыты.
Небо словно решето звёздами пробито,
Будто рассыпалось пшено, и блестят уныло.
Заморозила зима все свои кадушки,
И стреляет снегом всё она, как из зимней пушки.

Белый снег летит, сверкает, он сверкает на ветру.
И мороз ещё рисует белоснежную зиму.
Вот рисует ель зимою, вся покрыта серебром,
И под веткою еловой шишки прячутся тайком.
Не видать под слоем снега,
шишки друг об друга всё звонят.
И пока висят на ели, слышны крылья глухаря.
Взгромоздился, ветка гнётся, шишки бедные висят.
Ветка бедная трясётся, шишки в снег уже летят.
Наш глухарь токует громко, шишки он в лесу поел,
И табличку он повесил, чтоб трогать их никто не смел

Звёзды в окнах висят и мерцают
И глядят ещё на луну.
В речку быструю только ныряют,
Измеряя её глубину.
Тихий шелест совы оперенья,
Над рекою тихо летя,
Крепко привинчены перья,
Лишь сверкают одни глаза.
Не касается реки она быстрой,
Всё выглядывает добычу свою.
В тихой заводи утка жмётся,
Не показывает свою красоту.
Улетела сова куда-то,
Не услышала шорох воды,
И осталась причёска у утки,
И сверкает она под сводом луны.

Эх, морозная снежная удаль,
До чего ж ты ещё хороша!
И поёт моё сердце под шубой,
Вместе с ним поёт всё душа.
Запрягу я белую тройку,
Поскачу к любимой к своей.
На берёзе увижу сороку.
Снег опадает с пушистых ветвей.
Злой мороз окутал берёзу,
Ту, которая в поле стоит.
И окутал зелёную ёлку,
Ту, которая под снегом блестит.
Я скачу, дорога клубится,
Заливается звон бубенцов,
И ямщик ещё матерится.
От мороза у него не хватает слов.
Я скачу на полозьях, где сани,
Где снег утопает в санях.
И кругом одни только сосны,
От мороза они даже трещат.
Затрещала на сосне той сорока,
Полетела в далёкую даль.
И звенит ещё больше подкова,
Своим звоном меня давай ублажать.
А мороз ещё больше краснеет,
И ещё он больше ворчит.
Мой ямщик от этого только потеет
И от мороза только свистит.

Всё скулит собака на сено.
Видно, спряталась за сеном луна.
И лежит возле неё полено, на полене роса видна.
Всё скулит и, морду задравши, жалобно, словно дитя,
И уши к голове прижавши, слеза на траве видна.
Вот выползла луна из-за стога, холодная, словно лёд.
Берёза растёт у порога и рядом с нею клён.
Видно, пришла пора расставаться,
пойду бродить босиком.
По городам пойду скитаться с дырявым ещё рюкзаком.
Пройдусь по всем по дорогам, погляжу на матушку РУСЬ.
Сяду в скорый поезд и от неё подальше умчусь.

Довела жизнь оголтелая,
Нахожусь сейчас я в плену.
Довела меня жизнь опьянелая,
Стакан водки в руке я держу.
Пьётся водка большими глотками,
Только слышен кадыка звук.
Льётся водка большими стежками,
Только в горлышке бульк.
Пронеслась моя жизнь словно поле,
И скосили её поутру.
Эх ты, русское наше раздолье!
Со слезами смотрю на зарю.
Я сижу на заре возле будки.
Рядом лижется верный мой пёс.
А кругом растут незабудки.
Кто-то радость мою унёс.
Поскулю на луну и на звёзды,
И со мною мой пёс поскулит.
Легли на меня заботы,
Только Русь об этом молчит.
Ты скажи, Русь дорогая,
Сколько мужику ещё можно терпеть.
Ведь ключи ему ещё не дали от рая.
Висит над ним только кнут да плеть.
Ты воскликни, Русь дорогая,
Свергни власть своею рукой.
И мечом своим и пожаром
Свергнешь власть над своею страной.

Мы все уходим потихоньку.
Ведь землю надо покидать.
И оставляем мы надежду,
О нас не будут вспоминать.
Ведь нас забудут, и очень скоро,
Когда роса спадёт с травы.
И не будет у них укора,
Не будет даже и слезы.
Не будет даже сожаленья,
Что мы ушли в расцвете лет.
И не увидим мы скорбенья
И даже лунный бледный цвет.

В этой жизни я только прохожий.
Ты махни мне весёлой рукой.
И сегодня, в этот день непогожий,
Льётся дождь такой золотой.
Листва падает, даже сверкает,
Покрывает она горечь мою.
И мечта меня покидает,
Её догнать уже не могу.
Всё пройдёт, и горечь зальётся
Горькой водкой, что в сенях стоит.
И душа моя разольётся
И от горечи только вопит.
Всё спешит моя радость куда-то,
И мне её не догнать.
И остаётся горечь, однако,
И мне приходится её с водкой глотать.
Отшумит листва золотая,
Опадёт, как осиновый куст.
И вечером, её вспоминая,
Нападёт унылая грусть.
Не грусти, моя грусть, из-за пьянки.
Не грусти под её ты шумок.
Не грусти и под звуки тальянки
Под грустный её разговор.
Лучше ты, как лист оголтелый,
Ты возьми немного поспи,
И когда будешь ты трезвый,
Другими глазами на мир посмотри.

Взметнётся луч моей тут славы,
Россия вспомнит обо мне.
И на часах пробьют куранты
Звонким звоном в тишине.
Так бейте, стрелки, вы набатом,
Пора стихи мои читать.
Как лёгкий воздух, как свободу
Чтоб вы могли мои стихи вдыхать

Моя трусишка-дурачишка,
Давай помечтаем мы с тобой,
Как у нас родится дочка
И сын у нас будет золотой.
Мы будем с ними вместе бегать
Встречать утреннюю зарю.
Тебе всегда шептать я буду,
Как сильно я тебя люблю.
И мы с тобой возьмём гитару,
Возьмём удочки, сачок
И прошагаем вёрст так кряду,
У дочки снимется носок.
А сын у нас скулить всё будет:
«Папа, я шагать устал».
И ты предложишь: «Под гитару
Давайте сделаем привал».
Мы разожжём костёр, где речка,
Где летает мошкара.
И ты предложишь вместо печки
Варить ушицу у костра.
Костёр горит, пылает жаром,
Уху ты варишь в котелке.
И запах вкусного навара
Несётся аж по всей реке.
А дочка наша так смеётся:
В тарелку жук туда попал.
И я руками её коснулся
И сильно так расцеловал.
А сын у нас как забияка.
Он ловит рыбу у реки.
И у нас с собой была собака
И рвала рыбу на куски.
А вечером, когда уединились
И дети спят без задних ног,
У нас с тобою мысли появились,
Что сострогать детишек вновь.
Заря же нас с тобой ласкала
И ветер тёплый обдувал.
И ты ко мне всё больше жалась,
А я тебя нежно целовал.

Притихла рожь золотая,
И ветер уже не пылит.
Камыш стоит, мечтая,
О чём-то с водой говорит.
Месяц как в воду канул.
Луна одна лишь блестит.
Кот от лягушки отпрянул,
Куда-то она очень спешит.
Спешит муравей-трудяга.
Роса свисает с травы.
Строит он переправу.
Успеть бы ему до зари.
Роса всё ниже гнётся.
Сейчас упадёт с травы.
Радуга сейчас проснётся
И будет висеть у земли.
Река будет в белом тумане,
И лижет она берега.
Будет она в океане,
И будет она глубока.
Часы на стрелках гнутся
И всё куда-то спешат.
Пора и мне обернуться
И мне посмотреть назад.

Люблю январские морозы,
Когда под ногою снег скрипит.
Мороз рисует ещё узоры
И день и ночь ещё не спит.
Рисует ёлки ожерелья
Гирлянды, глядя на луну.
Мороз трещит ещё с похмелья,
Рисуя прямо на ходу.
Остановился и погладил
Бородой пушистый снег.
Зайца он бежать заставил,
Припустился прямо в бег.
Всё рисует шишки, ёлки,
Разом их не разглядеть.
Он рисует даже полки,
Где танцует свиристель.
Хороша у нас природа,
Наша матушка-зима.
И люблю я это время года,
Когда во дворе трещит зима.

Я не сплю, и что-то мне не спится.
Давай по ночному городу пройдусь.
Может, мне в кого-нибудь влюбиться
Или из-за раскосых глаз возьму напьюсь.
А может, взять под бледною луною
На луну так тяжко заскулить,
Или нырнуть в омут с головою,
Или взять кого-нибудь да утопить.
Или взять кого-нибудь засунуть в прорубь,
Или взять его и морду ему разбить.
Или взять ту же поллитровку
И вместе с ним её распить.
Или взять пойти дорогой,
Распылять безрадостные дни.
Или взять со своей тревогой
Посидеть лучше у печи.
И послушать, как труба дымится
И поленья как в печи трещат,
И про себя тихо улыбнуться,
Заглядеться, как дрова горят.
Посидеть, о жизни так подумать,
Всё ли в жизни ты успел.
Не любил других ты слушать,
Всё куда-то в сторону глядел.
Вот теперь сидишь и рассуждаешь,
Кочергой поленья ворошишь,
И кого-то, может, осуждаешь,
И кого-то, может, ты винишь.
Но всё прошло, всё прошло, что было.
Из печи вытряхиваешь золу.
И жизнь твоя похожа на полено,
И была похожа на зарю.
Догорает последнее полено,
Догорает последняя свеча.
Становлюсь ночью на колено,
И смотрю глазами в небеса.

Нет жалости к себе, не сожалею.
Всё, что было, нельзя уж изменить.
Об одном сейчас я сожалею,
В чём себя приходится винить.
Я сижу за водкой, наблюдаю,
Как за нею тянется рука,
И её, горькую, глотаю,
Не хмелею со второго стакана.
Молча я закуриваю папиросу,
Сизый дым по комнате пошёл.
Не отвечал друг мне на вопросы,
От обиды друг домой ушёл.
Ну о чём нам с ним ещё судачить,
Наша жизнь — как русло у реки.
Если он себе построил дачу
Там, где плёс прямо у воды.
Я ему, поверьте, не товарищ.
Был он лучшим другом мне.
А когда построил дачу,
Стал он приставать к моей жене.
Я его тихонечко подвинул,
Рёбра так пересчитал,
Кепку на голову надвинул
И, конечно, немного попинал.
Вот теперь сидит он дома
И со своей он дачи ни ногой.
А у меня в груди истома,
Я бы ему выбил зуб тот золотой.

Никогда не будет надежды,
Если её совсем ты не ждёшь.
И звезду, сорвавшись с неба,
В руки ты её не возьмёшь.
Сорвётся она небывало
Со скоростью быстрее огня,
И где-то в небе пропала,
Заглотила её вода.
Вот так же мечта твоя голубая
Срывается с неба, словно звезда,
И где-то в воде она утопая
Плещется словно река.
Она утонула совсем без надежды.
Не подал ты ей руку как спасательный круг.
Внутри у тебя были только протесты.
Ей нужен был хороший лишь друг.
Надежда живёт, когда только веришь,
Что она к тебе непременно придёт.
И если в мечту в свою ты поверишь,
На крыльях надежды она к тебе приплывёт.

Снова ночь, и я в тетради,
И я пишу стихи тебе.
Пишу их, друг мой, на бумаге
В кромешной ночи, в темноте.
Кругом звезды одни лишь светят,
Свеча надкусанная горит.
И мысль непрошеная сверлит,
И в голове она сидит.
Моя мысль — она отрава,
Как кубок полного вина.
Как будто дали мне тут яда,
И вот слетает паранджа.
Вы обнажили лицемерье,
На вас достоинства не видать.
И видно у вас одно стремленье,
Как не любите вы ждать.
Вы всё спешите всё куда-то,
Вы всё боитесь опоздать.
В душе у вас давно прохлада,
Пора бы душу залатать.
Не залечить былую рану,
Её даже водкой не зальёшь.
Налили в душу мне отраву,
И от боли этой только пьёшь.
Болит душа, и сердце рвётся,
И сердце рвётся на куски.
Из моей раны кровь сочится,
Она льётся в две струи.
Порадуй, друг, своим явленьем,
Зайди ко мне хоть на часок.
Порадуй сердце ты томленьем,
Сделай ты ко мне шажок.
Я не замечу, что звёзды светят,
И что луна в окно глядит,
И что свеча давно уж тлеет
И от этого коптит.
Зайди и сделай остановку,
Погладь меня по волосам.
И скрипучую мы койку
Отнесём мы в палисад.
И лицемерья не излечишь,
И равнодушья не убьёшь.
Лицемерье маску носит,
Если ты её найдешь.

Ну вот, пришёл дар Божий
Для вас стихи ещё писать.
И о своих ещё страданиях
В стихах всё это рассказать.
Я вам пишу, и в стихотворной форме
Хочу о чувствах описать,
И о своих ещё страданиях
Хочу ещё повествовать.
Я вас не вижу, слёзы льются,
И слезами гашу свечу.
Мои мысли с любовью рвутся
И вас от этого хочу.
Хочу притронуться с любовью
И ваши руки целовать,
Руками нежными с мольбою
Вас нежно только обнимать.
И я страдаю, когда вас не вижу,
И кажется, меня несчастней нет.
И я хирею, когда не слышу,
На свой вопрос ищу ответ.
Вы пригласите, и в этом танце
Я вам открою свой секрет.
И вы увидите — на пальце
Обручального кольца на пальце нет.
Хочу я с вами обручиться,
Хочу я нежно целовать.
Хочу я ласкам научиться,
Чтоб нежно вас еще ласкать.
Вы пригласите меня на этот танец
И научите танцевать.
Побудьте вы со мною с часик,
Чтоб смог вас нежно целовать.
Обнять губами милый ротик
И содрогнуться в темноте,
И где-то там почувствовать ещё колик,
И очнуться при луне.
Но вас не вижу, что за диво,
Скрываетесь от моих вы глаз.
Вели себя со мной ретиво,
Или это было напоказ?
Вы покажитесь со стремленьем,
Что вы хотите меня ещё.
И со своим упёртым убежденьем
Заглянете ко мне в окно.
Но ночью звёзды только светят,
Луна заблудшая блестит.
Письмо отправьте мне в конверте.
Господь вас на это благословит.
Но вы не пишете ни строчки.
Пришлите хотя бы пару строк.
Пришлите хотя бы одни точки,
Чтобы было это просто впрок.
Я жду письма и состраданий.
Пришлите мне своей рукой,
Чтоб вас понять своим познаньем
И ваши мысли с головой.
Я жду с утра уединенья,
Хочу об этом вам сказать.
Но от внутреннего волненья
Мне остается лишь страдать.
И звёзды в небе не погаснут,
Гореть они будут до зари,
И только мысли мои чахнут
При свете мерцающей луны.
Так вы зажгите мои очи,
Чтоб горели они костром
И чтоб в кромешной даже ночи
Вы журчали ручейком.
Мои мысли растворились,
И я ушёл на дно реки.
Сегодня ночью вы мне приснились
В белом платье у воды.
Вы шли свободно в белом платье,
Оно развевалось на ветру.
И я во фраке во всём чёрном
К вам со скоростью бегу.
Я к вам спешил на крыльях ночи
С надеждой вас тут обуздать,
Но от этой дикой порчи
Пришлось во сне ещё кричать.
О чём кричал, уже не помню,
Но слёзы лились из ваших глаз.
И если я об этом вспомню,
То я продолжу свой рассказ.

Людское горе не измерить,
Когда на небе нет луны.
Кругом одни потери,
И нет ни друга, ни жены.
Твой друг ушёл в чужую славу,
Твою жену с собой забрал,
И наточил ещё булаву
Твой заклятый злейший враг.
А снег идёт, ещё не тает,
И на снегу кровавый след.
Сомненье в душу заползает:
А может быть, и Бога нет?
Висит распятье амбразурой,
Распятый Бог на нём висит.
Ведь смерть нас точно не минует.
Она торжественно спешит.
Горит свеча, и воск оплывший
Стекает ровно по свече.
Стоишь пред Богом весь застывший,
Висишь как будто на кресте.
Ты даже чувствуешь могилу,
Она вползает с холодком.
Тебя бросают, как скотину,
И крышку гроба забивают молотком.
Большие гвозди ровно входят
Со скрипом рубленых досок.
К любому гробу они подходят,
Закрепят каждый волосок.
Стучит снежок по крышке гроба,
Дыханьем снег не растопить.
Стучат по тарелкам ложки, вилки,
Тебя торопятся забыть.
И этот миг необъяснимый
Уже ничем не объяснить.
Кого любили — уже забыли
Или стараются забыть.
Стоит стакан, наполнен водкой,
Кусочек хлеба на краю.
Хорошо, если помянут водкой
И съедят чёрную икру.

Ой вы, горы, косогоры, заливные бубенцы.
Мчитесь, мчитесь, мои кони, мчитесь вы во все концы.
Растрезвоньте песней громкой вы про молодость мою.
Полюбилась мне девчонка, как же я её люблю!
Я люблю луга хмельные, где заря теряет блеск,
И раскаты громовые, даже грозный из них треск.
Когда рожь в роскошных нивах золотится на полях,
Когда девчонка в лёгком платье и с ромашкой в волосах.
Разбудите утром рано, когда зорька на росе,
Когда роса будет бить фонтаном и искриться на траве.
Когда петух прокукаречит и росу начнёт клевать,
И туман начнёт перечить и куда-то в лес бежать.
Разбудите, не забудьте меня легонечко толкнуть.
На сеновале запах пьяный, хочу с девчонкой утонуть.
Чтобы платье разъезжалось по соломе поутру.
Чтоб она ко мне сильнее жалась и смотрела на зарю.
Чтоб вдыхала запах сена и кружилась голова,
Чтоб меня сильней хотела, пока полная луна.
Так летите, мои кони, и летите только вскачь,
Чтобы ей хватило ночи мои ласки получать.

Обветшала солома и сено,
И плетень лежит на боку.
Где-то в дровнях лежит полено
И зерно лежит на току.
Заросла тропинка бурьяном,
В запустенье вишнёвый сад,
А когда-то бегал по ней хулиганом,
Песни пел на весёлый свой лад.
Мне девчонка тогда улыбнулась
И с улыбкой пошла вдоль дорог.
О заре она заикнулась,
Стал обивать её я порог.
С ней зарю тогда мы встречали
И мяли с ней сеновал,
И впервые с ней целовались,
И я в ней тогда утопал.
Мы считали ночью с ней звёзды
И рассвет встречали вдвоём,
И бежали на дальние плёсы
По траве да ещё босиком.
Мы сбивали с нею душицу
И росу, что росла на траве.
И встречали с нею зарницу,
Что громыхала там, вдалеке.
Отцвела моя буйная юность,
И отцвёл мой соломенный цвет.
И прошла моя юная кротость,
Вырос я, как буйный побег.
С той девчонкой давно я расстался
И ушёл в далекую даль,
Возвратиться домой пытался,
Да оставила она мне грусть да печаль.
Возвратился домой обветшалым,
Тот плетень на заборе повис,
И старый клён когда-то был малым,
А теперь над крышей завис.
Конура пришла в запустенье,
Старый пёс мой давно издох.
Из крыжовника когда-то варили варенье,
А теперь этот куст иссох.
Всё прошло, и пора молодая.
Возвращаться на пристань пора.
Как скучал по родимому краю,
Как скучал по родным я местам!
Вот стою перед домом зачахлым,
С голубыми ставнями дверь,
Но осталось дело за малым —
Взять эту дверь отпереть.
Но во мне всё трепещет до боли,
От волненья выпадают ключи.
Половицы на крыльце уж иссохли,
Не открыть мне эти замки.
Вот со скрипом дверь отворилась,
Запах ладана ударил мне в нос.
Мама в доме когда-то молилась
И разлила ещё купорос.
Вот иконка висит возле печки,
Паутиной зарос старый дом.
И лежат две обглоданные свечки.
Вижу, месяц блестит за окном.
Задувает ночная прохлада,
Даже звёзды блестят надо мной.
Где же ты, моя ты отрада,
Что когда-то была ты со мной?
Постарели две обветшалые свечки,
Постарел мой старенький дом.
И стою и курю на крылечке,
Только ветер сидит под окном.
Тёплый ветер дует мне в спину,
Дым уносит в далёкую даль.
Не вернуть мне далёкую юность,
И от этого себя становится жаль.
Я гляжу, и звёзды мерцают,
И уносятся в далёкую даль,
И только мне одно оставляют —
Оставляют только грусть да печаль.
Никогда не жалею о прошлом,
Никогда его не кляну
И не вспоминаю как об утопшем,
Лишь в душе всегда берегу.

Вот забило сердечко тревогу,
Моё сердце бросило в грусть.
Видно, пора мне в дорогу,
По России возьму и пройдусь.
Посмотрю на Россию сегодня,
На золотые её купола,
Как народу живётся вольготно,
Чем дышит родная земля.
Мой народ обнищало живётся,
Кругом пустые поля.
Мой народ всё в город рвётся,
Думает, там есть пустые места.
В запустенье родная деревня,
Ни собаки не сыщешь, ни звон петуха.
Заколочены ставни и двери,
На земле лежит одна лишь метла.
А когда-то деревня шумела,
Петухи шныряли кругом.
Соловьи за деревней пели,
Бабы шли за водой ключевой.
Детвора кругом суетилась,
Девки пели, плясали кадриль,
Каблучком по полу стучали
Так, что над клубом поднималась пыль.
Ну а старость сидит на задворках,
Обсуждают мужицкую жизнь.
И икона висит на часовне,
Гривенник за свечку платить.
А теперь она в запустенье,
И часовенка на земле уж лежит.
У народа нет терпенья,
И народ из деревни бежит.
Всё смотрю на Россию на нашу,
До чего же её довели!
Раньше не было её краше,
И яблони вдоль дороги цвели.
А теперь она в запустенье,
Обвалился обветшалый забор.
Сколько же народу надо терпенья?
Может, дать ему сделать последний глоток?
Вот когда народ начнёт задыхаться
И когда голод прижмёт в кабаке,
Вот тогда поля начнут возрождаться,
И будут хлеба тогда на земле.

Вот вижу дом с синими ставнями,
С синими ставнями мой старенький дом.
И вижу звёзды окрашенные,
Золотые звёзды у себя над окном.
Старый сад ещё распустился,
Золотые яблоки висят на ветру.
В старый сад с пригорка спустился,
Ветку яблони слегка наклоню.
Вот мне машет веткой рябина,
Я когда-то встречался с ней.
А потом я ушёл к калине,
Где голосистый пел соловей.
Всё в саду до боли знакомо,
Каждую яблоньку с отцом я сажал.
А потом бежал я за речку,
Где зарю с девчонкой встречал.
Где в стогу мы с ней утопали,
Где ей груди лизал языком,
Где рассвет мы с ней провожали
И обратно шли босиком.
Тёплый ветер насвистывал песни,
Длинные локоны трепал на ветру,
И брал её нежные руки
И целовал их ещё на лету.
Как давно, как давно это было,
Старый сад уже опустел.
Та девчонка давно позабыла,
Да и огонь её давно потускнел.
Вот я вижу родимые лица,
Старая мать спешит со слезой.
Седина у неё колосится,
И блестит ещё зуб золотой.
И отец ещё ковыляет
На хромоногой ноге боевой.
Она, бывает, ночью стреляет,
Особенно ещё под луной.
Подбегает ко мне милая мама,
Тычется платочком мне прямо в грудь
И слезу свою всё роняет,
А мне хотелось в глаза ей взглянуть.
Но слеза мне всё не давала,
Всё текла и текла по щеке,
И на землю она улетела,
И сбежала она по траве.
А отец, на суворости щедрый,
Всё слезу свою вытирал
И где-то там, в подсознанье,
Себя за слабость сильно ругал.
Но старики — народ своеобразный,
Им бы младенца своего увидать
И своего же засранца
Взять и рукой ещё облызать.
«Проходи, Сергунька, под крышу.
Мать тебя совсем не ждала.
Да, теперь плохо слышу,
Доняла меня глухота».
Вот сижу вино наливаю,
Красный месяц смотрит в стакан.
И песню ещё напеваю
Про великий ещё океан.
Звёзды в небе только мерцают
И глядят они на луну,
И над садом они пролетают,
А я на это всё просто гляжу.
Старики мои давно уж уснули,
Не нарадуясь приезду моему.
Звёзды в реке утонули,
Глядя ещё на луну.
Купаются звёзды и тонут,
Не могу их собрать под луной,
Слышу собачий я гомон,
Кто-то лижет меня языком.
Старый Джим возвернулся, гуляка,
И виляет своим всё хвостом.
Хочет меня лизнуть друг-собака
Шершавым своим языком.
Прыгает всё, скачет,
Лижет пальцы он мне.
К утру он точно расскажет,
Как скучал он обо мне.

О неслыханном, о несказанном
Говорить моя будет душа.
Моя Русь стародавняя,
Как от меня ты сейчас далека!
Я иду по обрывам и рекам,
На луну ещё не скулю.
Я иду по лесистым вехам
И на звёзды всё время гляжу.
Моя Русь, неужель ты уснула?
Ты не слышишь, как стонет набат?
Ты бы в душу мужику заглянула,
Поняла бы, что он не дурак.
Носит лапти вместо ботинок
Горемыка этот мужик,
Но мужик — ведь он не скотина,
Он такой же, как ты, господин.
Ты накрой для него застолье,
Водки чарку налей сполна.
Для него лучше жить на воле,
Чем спину гнуть господам.
Я иду и шагаю
И гляжу на задремавшую Русь,
И несу как поклажу
Её небывалую грусть.

Провоняю я луком и редькой
И буду сморкаться вовсю.
Выйду ещё на крылечко
И посмотрю ещё на зарю.
Будет заря смеркаться,
Звёзды будут гореть,
А я буду в берёзу влюбляться
И ещё её больше хотеть.
Соловей будет насвистывать,
Глядя ещё на луну,
А я буду нашёптывать,
Что её я очень хочу.
Займётся заря за рекою,
Будет отбрасывать свет.
Звёзды висят бахромою,
Дарят мне лунный цвет.
Озарят они стан у берёзки,
Бледный, как у луны.
Талия как у ёлки,
А может, как у сосны.
Грудь у неё сверкает,
Будто звёзды горят в небесах,
А я стою и сморкаюсь
С улыбкой ещё на губах.
Роса заискрится ночью,
Выползет белый туман.
Обниму берёзку с любовью,
С ней поплыву в океан.
Луга заливные искрятся,
Будто плывёшь в океан.
Придётся мне просморкаться
И водки налить в стакан.
В стакан себе наливаю,
Полный аж до краёв,
И вот тогда понимаю:
Для соблазна не хватает усов.
Провоняю я луком и редькой
И буду сморкаться вовсю.
Закушу ещё рыбой-селёдкой
Да возьму ещё колбасу.
Кто не влюблялся, не знает,
Как запах порою пьянит,
И тот никогда не страдает,
И сердце его не болит.

Задремавши в лунной неге,
Серебристый снег лежит.
И стоит ещё там терем,
Где бабка там клюкой стучит.
Мчится тройка удалая,
Кони мчатся и летят.
И ямщик на всю округу
Матерится невпопад.
Сани едут, кони скачут
И летят куда-то вдаль.
Не доехать им до дома,
До него рукой подать.
Вот свернули сани набок,
Полетел ямщик в сугроб,
И накрыли его крышкой,
Положили прямо в гроб.
По церковному аналою
Запах ладана летит.
Над надгробьем одиноким
Всё свеча ещё горит.
Кони те умчались к дому,
Оставив его в сугробе замерзать,
И ничего не оставалось,
Как в сугробе умирать.
Слёзы капают у свечки,
На икону смотрит крест.
Жене оставил он колечко,
Вместо денег один снег.

Окружённый невидимкой,
Дремлет лес под сказку сна
На невидимых тропинках,
Где стоит ещё сосна.
Забросало снегом белым
Тот неслыханный лесок.
И танцуют сосны, ели
Тот невиданный вальсок.
Снег идёт, ещё кружится,
И на лапах он лежит.
Ему бы в звёзды превратиться
И всё небо осветить.
Снег лежит, ещё мерцает
Серебристою звездой,
И к утру он засверкает
Золотистою росой.
И осветит солнце небо,
Заискрятся облака.
И от утреннего бега
Заискрится вся земля.
И мороз ещё трескучий,
Палкой будет он стращать.
И своим ещё дыханьем
Будет ёлки он пугать.
Но мороз окоченевший,
До весны он простоит
И от шума под звон капели
Восвояси поспешит.

Звёзды небо зажигают, луна блекнет в небесах.
Там они ещё сгорают вечно в чёрных облаках.
Есть планета, там мечтают люди
И живут надеждой самых светлых дней.
И сгорает сердце сразу от прелюдий,
От любви живущей идёт негасимый свет.
Я хочу, чтоб люди жили лишь надеждой
И дарили звёздам негасимый цвет,
И чтобы эти звёзды так же от прелюдий
На Земле живущим дарили лунный негасимый свет

Убежала река, набухалась,
Стала права тут качать.
По берегам она разливалась
И луга давай заливать.
Журавли над ней пролетали,
Они с зимовки возвращались домой.
Надо мной они громко рыдали,
Звали меня они за собой.
Не рыдайте надо мной, самозванцы.
Не покину родные места.
Вы такие же точно засранцы,
Готовы оставить родные края.
Не покину я землю родную,
Не покину я эти места.
Журавли, я вас зацелую,
Если не будете звать вы меня.
Но они все курлычут под небом,
Всё зовут меня в далёкую даль.
Журавли, никуда не поеду,
И мне вас нисколько не жаль.

Очарован, околдован
Зимний лес стоит в снегу.
Он настолько заколдован,
Что он весь стоит в пуху.
Ни тропинки, ни ложбинки,
Одни заячьи следы.
Гроздья красные рябины
Клюют на ветках снегири.
Взгромоздился гусь пернатый
На кедровую тут ветвь,
И глухарь поёт токкаты,
Будто словно соловей.
И сорока взбеленилась,
Полетела всем скворчать,
Росомаха утопилась —
Из сугроба не достать.
А мышонок пучеглазый,
Он в берлогу тут залез,
И медведь его тут лапой:
«Ты куда залез, малец!»
Зимний лес стоит всё в спячке.
Мне его не разбудить.
В руки взял тогда я прялку,
Стал себе я шубу шить.

Никогда не бывал в Самарканде,
Чай персидский никогда там не пил.
И никогда не бывал на Евфрате,
Лишь всегда Россию любил.
Чай персидский чайханщик наливает
И всё смотрит из-под густых бровей,
Головой мне всё время кивает,
Мне бы чаю еще повкусней.
Ты, чайханщик, умерь свою пылкость.
Я в России таких видел не раз,
И всегда приводил свою грубость,
Если слышал всегда отказ.
Там у них чай, такой он тёплый,
Что прямо губ не обожжёшь.
Привыкли пить у себя холодный,
Того гляди, его и прольёшь.
То ли дело чай у нас в Сибири:
Кипяток, что губы обожжешь.
Открываешь рот всегда пошире
И побольше сахара в чашку кладёшь.
А в шатре персиянка молодая
Ждёт меня и стихотворный слог.
И мои стихи ещё читая,
А вдруг чайханщик
К ней зайдет в шатёр за порог.
А вдруг чайханщик ещё услышит
Мой стихотворный слог и сердца стук,
Под паранджой девица дышит,
Значит, есть любовь и люди врут.
Там персиянка сидит молодая,
Хочет услышать мой стихотворный стих.
И чайханщик, чай наливая,
Даже сам тихонечко притих.
Там, в шатре, персиянка всё страдает,
И страдает, видно, обо мне.
Мои мысли она читает,
Что я грущу о Родине своей.
Ей когда-то читал свои новеллы,
По ночам она слушала меня.
Тишина стояла по таверне,
Меня слушала ночная Бухара.
Ей в своих стихах читал я прозу
Про любовь к Родине своей,
Говорил, что я уеду,
Лучше нету Родины моей.
Она сидела, слушала, как молитву.
Мои стихи были словно как Коран.
Под паранджой она держала книжку,
Готова была уехать прямо в Ватикан.
Чайханщик чай всё разливает
И слушает сердечный стук.
Та девица бедная страдает,
Ей любовь приносит столько мук.
Ты не страдай, девица дорогая.
Много женщин, поверь, я повидал,
И, себе не изменяя,
Им всегда везде я изменял.
Все они жаждали любови,
Но ни одна из них не жертвовала собой.
Находился я всегда в утопии,
Словно клин злорадства плавал надо мной.
Ты, девица, побереги глазёнки
Для другого сильного огня.
Ждут меня на Родине сосёнки,
Они так жаждут моего тепла.
А чайханщик чай всё подливает
С густым верблюжьим молоком.
Будто мысли мои читает,
Что хочу пробраться к девице тайком.
А девица ждёт меня с надеждой,
Золотые часики стучат.
Говорят они: будь сегодня нежным,
На меня они с нежностью глядят.
Под паранджой всё вздыхают очи
И ждут моего тепла.
Говорят они мне: «Я люблю вас очень.
К вам приду, когда будет спать ночная Бухара».
И поверьте, был я не обманщик,
Я пропел ей песни до утра.
Всю ночь меня слушала девица,
Даже слушала ночная Бухара.
На меня не могла она наглядеться.
У неё глаза сверкали, словно две звезды.
Бухара стала просыпаться
От песнопения муллы.
И чайханщик стал мой просыпаться
У себя под сводами шатра,
Стал себе он улыбаться,
Думал он, что девица верна.
Ты, девица, не грусти, что было,
Лучше ты возьми забудь меня.
Ну а если не забыла,
Пусть этой ночью слетает паранджа.
А я прочту стихи, что знаю,
Что когда-то где-то написал.
Но о Родине своей страдаю,
Ей в стихах об этом рассказал.
Пусть та грусть обо мне напомнит
И тебя бросает в дрожь,
И пусть твоё сердце бедное тревожит,
Что тебя любил когда-то Валерий Брошь.

Я пишу из солнечного Багдада,
Где мечети блещут при луне.
И под мечетью Тегерана
Я скучаю, сидя в тишине.
И мулла завёл свою пластинку,
На мечети громко он поёт.
И имам, глядя на мечети,
Свои молитвы нищим раздаёт.
Я пишу прямо из Багдада,
Где Омар Хайям свои стихи читал,
И под сводами крыш Тегерана,
Где шах свои приказы раздавал.
Я пишу, где стоит беседка,
Где имам беседовал со мной,
Где у него порвались чётки,
И он ушёл от спора прямо злой.
Вы послушайте имама молодого,
Вы послушайте юного чтеца.
Вы послушайте стих нерукотворный,
Его писала старческая рука.
В своих стихах описываю звёзды,
Как звездочёт, описываю стихи.
Описываю даже плёсы,
Которые плещутся прямо у реки.
Ещё пишу по-русские берёзы,
Про лунный блеск и звон колоколов.
И пишу про луга и травы,
Про берега русских городов.
На берегу моей деревни
Много плёсов, полей, лугов и трав,
И стоят некошеные покосы,
И лежит на них серебряный туман.
Я уеду в милую деревню,
По росе пройдусь я босиком
И, росу ещё сбивая,
Потокую вместе с глухарём.
Встречу с ним зарю там золотую
И к девице загляну в окно,
И возьму грудь я молодую,
Пока в комнате у девицы темно.
Засверкают звёзды над полесьем,
Соловей на ветке всё поёт.
Скуку вы мою развейте,
А то девица в комнате уснёт.

Серебристой в синей дрёме
Ель зелёная стоит,
И на зелёных её лапах
Серебристый снег лежит.
Вся изогнута, старушка,
И на лапах дремлет снег.
Наверху идёт пирушка,
Видно беличий там след.
И глухарь ещё токует,
Взгромоздился он на ель.
Он на ели попирует,
Полетит к себе в постель.
Лапы ели всё свисают
И под снегом до земли.
Под луной они сверкают
Аж до утренней звезды.
Утром солнце улыбнётся,
Засверкает синий лес,
Зимний лес тогда проснётся
Аж до самых до небес.
Засверкает лучезарно
Синевою серебра.
Снег летит ещё нахально,
Как будто сыпет из ведра.
И летит, сверкают ели,
Серебрятся серебром.
И от налетевшей тут метели
Вся земля лежит ковром.

В серебристой синей дрёме,
Не стыдясь и не таясь,
Снег сверкает на берёзе
И под солнцем, не страшась.
Снег сверкает серебристый,
Ткёт своё веретено.
И зима сидит в избушке,
Красит краской серебро.
Снег сверкает словно месяц,
Словно яркая звезда.
И от выпавшего снега
Посинели небеса.
Облака летят, сверкают,
Словно радужным огнём,
И под солнцем пролетают
Полыхающим костром.

Серебрится лес над полем,
И дороги не видать.
Мчатся, мчатся мои кони,
Скачут всё куда-то вдаль.
Светит лунная дорожка,
Светит всё куда-то вдаль.
На поляне снег хрустальный,
Льёт печальный свет Луна.
Не видать дороги этой,
Замело её кругом,
И ямщик всё для потехи
Свои песенки поёт.
Бубенцы звонят так громко,
Слышно колокола звон,
И мороз рисует тонко
Бородёнкой за окном.
Кони щупают дорогу,
Не найти её никак.
И молюсь я на икону,
Ставлю свечку за пятак.
А луна всё освещает,
Лунный лик её горит.
Меня ветер догоняет
И под шубой холодит.
Снег лежит, сверкает тускло.
Не видать мне этой зги.
Пролетели мои годы,
Отзвенели глухари.

Расскажу о несказочном, о небывалом,
О чуде из чудес,
Как зима-старушка словно одеялом
Серебром накрыла лес.
Заискрились все поляны
И деревья все в лесу,
Заискрились луга и травы
И поляны во бору.
Даже речку льдом сковало,
Что бежала так ворча,
И тропинку накрывало,
Что бежала у ручья.
Всё накрыло, даж опушки,
Там, где пели соловьи,
И покрыло все речушки
И неровные бугры.
Засеребрился лес, как в сказке,
Весь покрытый серебром.
Дед Мороз залез в салазки,
Поскакал на них верхом.
Зайцы шубки все надели
И на кроличьем пуху,
Ветки сосен зазвенели
На опушке на лугу.
А медведь залез в берлогу,
Там, где возле у реки
Не пробраться по бурелому
Даже возле у межи.
Разметались птицы ветром,
Ветер взял их разогнал,
А потом ещё по небу
Их он долго так гонял.
Вот теперь стоит сверкает
Зимний лес под шапкой сна,
И под ней ещё мечтает
Зеленоглазая сосна.

След невидимых тропинок
Затерялся в темноте.
Будто шапки-невидимки
Кто-то носит в тишине.
След висит ещё от ниток,
Тонкой пряди волокна.
Будто сотня паутинок
Сплели пряжу в кружева.
Всё плетёт паук ту нитку,
Ткёт своё он полотно
И нанизывает нитку
На игольное ушко.
Крутит, вертит паутинку,
Лапой жмёт веретено.
И сверкает паутинка,
Как зеркальное сукно.
Вот матерчатое диво
Серебрится на ветру.
Это стая паутинок
Смотрит прямо на зарю.
Всё блестит, сверкает диво,
Наглядеться не могу.
Паук повесил паутину
Прямо утром на зарю.
Вот она висит сверкает
На калиновом кусту,
Ветер вдруг её срывает,
Её поймать я не могу.
Улетело это диво
С лёгкой лёгкостью пера,
Улетело так красиво,
Не осталось и следа.

Дремлет моя задремавшая Русь.
От равнодушия злости несу эту грусть.
Кто мне скажет: «Не неси эту грусть»?
Кто язык мне развяжет и скажет: «На всё плюнь»?
Быть равнодушным я не могу,
Равнодушие душит, слезами реву.
Мне злата не надо, добро подавай,
И под этим богатством, Русь наша, вставай!

Мой чудный друг,
Прелестное созданье.
И звёзды встали в круг,
Как северное сиянье.
Горит ещё луна
На этом небосклоне,
Завидует она,
Что вы уже в короне.
И словно амулет
Дух мой возгордился.
Счастлив я навек,
Что в вас навек влюбился

Что ты лижешься, старый пёс, дурашка,
Старый милый мой дуралей?
Хорошая бы из тебя вышла бы шапка.
Нет собаки, чем тебя, верней.
Дай тебя я поцелую,
Дам побегать по траве
Да под луну ещё хмельную
Дам побегать по росе.
Отпущу тебя бегать я по лугу,
Да разожгу поярче я костёр,
Чтоб смог ты бегать и лаять сдуру,
Пока горит дровяной шатёр.
Не лижи же меня, пёс мой верный.
Видишь ты, мне не до того.
Лучше, дуралей сейчас мой верный,
Отнеси ты девице моё письмо.
Отнеси на милость, друг мой верный.
Было много женщин у меня,
И всегда в постель ложились,
И всегда горела яркая свеча.
А теперь, мой пёс, встретил я забаву,
Сколько ни просил, не дала она.
Если бы дала бы сразу,
То бы всю ночь горела бы свеча.
Отнеси моё письмо, друг ты мой любезный.
Принеси ответ, друг ты мой чудесный.
Старый пёс скулит и всё лижет щёку,
Он протоптал он к ней он мою дорогу.

Дремлет снег, ещё не тает,
И хрустит он под ногой.
Он с неба прямо опадает
И ложится кружевной.
Вот летит ещё сорока,
Загляделась — бух прямо в снег.
Она виртуозно так взлетела,
Что на снегу остался след.
А белый заяц всё тот же мчится,
Оставляя свежий след.
Снег летит за ним, клубится,
Оставляет заяц след.
А глухарь ещё токует
С гордо поднятой головой.
Он давно уже зимует
С этой матушкой зимой.
Засыпает белым снегом
Все иголки во бору.
Засыпает белым снегом
Даже ёлки на току.
Засыпает белым снегом
Кружевное полотно.
Вышивает мороз узоры
Сквозь прозрачное стекло.
Вышивает очень тонко
На стеклянных пяльцах прядь,
Что, затронь его рисунок,
Его можно оборвать.
И висит картина маслом,
Серебрится в серебре,
И покрыта она белым снегом
В январе и феврале.
Но картина та растает,
И растает белый снег.
И ничего за собой не оставит,
Не оставит белый след.

Не грусти, не надо, всё пройдёт, забудешь ты.
И ты забудешь, как в караван-сарае
Яблоко сорвали с дерева любви.
Плод сорвали, даже не спросили,
Насколько он был сладок, этот плод,
И этим плодом душу отравили,
И он прошёл, сладостный, как сон.
Ты не грусти, забудешь эти речи.
Забудешь то, что дерево цветёт лишь раз в году.
Забудешь ты скрипучие качели
И то, что вдаль они тебя зовут

Грусть моя, она полна печали,
И в ней нет горечи и лжи.
И грусть мою мне черти накачали
У стога у дороги у межи.
Стоит межа, и горечь, и разлука.
И мне придётся через всё пройти.
Разлука — это мука,
А горечью придётся закусить.
И пью разлуку большими я глотками,
И горечь сама лезет в рот.
И пью разлуку большими я стежками,
А горечь лезет, словно самогон.
И вот сижу, разлукой опьянённый,
И горечь всё бьёт по голове,
И стал как будто заведённый,
Кручусь как белка в колесе.
Я горечь превозмогаю с грустью,
Но разлуку мне не преодолеть.
И я на водку бросаюсь, как на амбразуру,
Чтоб разлуку эту одолеть.
Течёт слеза от горечи разлуки,
Как сладкий пряник лезет водка в рот.
Терпения мне от этой муки,
А то засосёт меня пьяный алкоголь.

Не грусти, не надо.
Всё пройдёт, забудешь ты,
Как под небом Самарканда
Я тебе читал стихи.
Ты сидела, слушала их молча,
Затаив дыханье, затая.
Под паранджой сверкали очи,
И слетала чёрная чадра.
Ты стояла, затаив дыханье,
Волосы распущенные ложились на плечо.
И глаза твои раскосые сверкали,
Словно звёзды, опущенные в окно.
И луна тихонько затаилась
Над мечетью чистым серебром.
Ты на перину мягкую ложилась,
Покрытую шерстяным ковром.
А я тебе читал стихи и песни,
Которые выучил наизусть.
И в шатре под небом Самарканда
Я заметил маленькую грусть.
Не грусти, не надо.
Я ведь клятвы тебе не давал,
И под небом Самарканда
Я Россию только вспоминал.
Так пусть та связь, которая ещё будет,
Тебе запомнится на сто лет вперёд,
И пусть та связь тебя забудет,
Только, может, всё наоборот.

Ты не жалей о предстоящей связи
И обиды тоже не таи.
Этих женщин, таких как ты, — как грязи,
И меня об этом не моли.
Я с тобой побуду только малость,
Только миг, что даровал Господь.
И всего-то проявил я жалость,
Об этом тебе расскажет даже Бог.
«Этот пыл не называй судьбою,
Легкодумна вспыльчивая связь.
Как случайно встретился с тобою,
Улыбнусь спокойно, разойдясь».
Завтра, может, встретишь ты кого-то
И пойдёшь с ним, болтая про любовь,
Сделаешь случайно остановку,
И с тобою встретимся мы вновь.
Ты не пугайся, я тебя не выдам,
Что ты случайно встретила меня.
Просто ты меня забыла
И забыла, как ты меня кляла.
Я уйду, даже не обернувшись
И не сожалея даже ни о чём.
Хоть ты шла, к нему пригнувшись,
И на меня глядела ты через плечо.

Дремлет ночь в стакане звонко
У дороги, у межи.
Дремлет рожь под небом лунным
Да к тому ж ещё в тиши.
Ночь стоит, такая темень,
Даже звёзд не сосчитать.
Лишь луна одна на небе
Продолжает всё летать.
Ветер, тихо у дороги
Он листвою шелестит.
И сверчок у стога громко,
Одиноко он свистит.
И пополз туман по лугу,
Он травою шелестя,
И на свежем вырубленном срубе
Всё блестит ещё роса.
Ночь стоит так одиноко
И всё жмётся в темноте.
И соломинка прогнулась
Под соломой и к земле.
Ночь поёт такой прохладой,
Что росу мне не собрать.
И лежу на сеновале,
Начинаю я мечтать.
И гляжу тогда на небо,
Где луна ещё горит,
Где одиноко она светит,
И ещё она летит.
Засыпаю потихоньку
Я под песенку сверчка,
И проснусь я на рассвете
И под песню соловья.

Хочу рассказать о главном и непонятном тебе и мне.
Хочу рассказать о России, как живётся, родная, тебе.
Дремлет Россия на стоге,
Там, где цветет лебеда.
У мужика одна только тревога:
Где бы добыть бы овса?
Где бы ржи бы ему нажиться
Да землю бы ею вспахать,
Чтоб с родными на погосте проститься,
Непонятно, за что воевать?
А луна облетела поле,
Колышатся рожь да овес.
Горька у мужика доля,
Она как будто словно навоз.
Рвут Россию на части
Вместе с её мужиком.
Где мужику взять столько власти,
Чтоб мог приструнить их кнутом?
Никто их не может заставить,
Чтоб власть отдать мужику.
Один поп только в рясе
Верит своему Христу.
Дремлет Русь стародавняя,
Дремлет матушка Русь.
Что ж ты, Русь моя славная,
Даришь мне эту грусть?
Мне бы хотелось пройтись бы по полю,
Не думая о завтрашнем дне.
А ты мне дала такую вот долю —
Босиком идти по росе.
Иду я по полю, иду и гадаю,
Что завтра ждёт меня на заре.
И от этого только страдаю, не зная,
Что завтра будет на мне,
Что пошлет Господь мне на милость:
Краюху хлеба да крутой кипяток?
Или пошлёт мне свою милость,
Даст сала огромный шматок?
Вот иду я по полю, иду и мечтаю
О России богатой своей,
Чтоб еды всегда было вдоволь
И не хранить на чёрный день сухарей.

О, Русь моя, меня тревожит
Утро твоего завтрашнего дня.
И ещё меня тревожит,
Что завтра будет вместо хлеба у меня.
Кругом поля, они ещё пустые,
В них нечего бросать, и даже рожь.
А когда-то рожь в них колосилась,
В неё бросали силос и навоз.
А теперь взгляни на неё глазами,
На полях одна лебеда растёт.
И когда-то ты славилась хлебами,
А теперь пол-России на погост ушло.
Я борюсь за то, чтоб ты была богата,
Чтоб славила ты всю мою страну.
Но пока кричать об этом рановато,
Я лучше об этом погожу.
Я подожду, когда ты откроешь веки,
Когда на полях заколосится хлеб.
И мне не изменить тебя вовеки,
Ведь тебя славить — это мой удел

Словно в сказке, словно небыль лес стоит ещё с утра.
И над лесом просыпается краснолицая заря.
В том лесу живёт не дивно, но разбойник соловей,
В том лесу стоит на диво дуб — великий чародей.
И ещё живёт там сказка про олении рога,
Будто дуб их надевает и гоняет небеса.
И грохочет небо диво, молнии красные летят.
Смотрит лес на всё пугливо, листья жёлтые горят.
Облетают все деревья, желтизною золотят.
И пока летят с деревьев, они медленно парят.
Вот коснулись они неба, долетели до земли.
Дождь пошёл стучать по лужам, пошли серые дожди.
Простучат они небывало пятачками по земле.
И накроют покрывалом они землю на заре.
Засверкает утром рано серебристая земля,
Что понадобится охрана для этой кучи серебра.
И сверкает поднебесье, и сверкает лес зимой.
Этот лес такой чудесный и стоит такой чудной.
Завалило снегом шапкой, полон лес ещё чудес.
И сверкает лес под шапкой, словно чудо из чудес.
Лес сверкает и дымится, синевою шелестя,
И к тому ж ещё искрится, как словно яркая звезда.
В это чудо не поверишь ни во сне, ни наяву.
Все говорят: «Чего ты мелешь?» Вам, ребята, я не вру.
Побывайте в том лесочке, побывайте в том бору.
Там растут ещё грибочки, вам я правду говорю.
Там увидите берёзу и столетний дуб ещё.
Там увидите корону, и блестит она ещё.
А корона та на дубе словно будто как рога,
И стоит ещё он в шубе, когда приходят холода.
Он стоит, сверкает шуба и сверкает вся земля.
Только вы не дайте дуба, когда нагрянут холода.

26.12.18, время 01:05

Там, где вечно дремлет тайна,
Лес загадочный стоит.
И за этой тоже тайной
Глухарь на ток ещё летит.
Заря, ещё она взлетает,
И до утра она горит,
Она весь лес оповещает,
А потом идёт куда-то, спит.
Трава, тихонечко проснувшись,
Будит утреннюю росу.
Туман, в реку окунувшись,
Гонит он по ней волну.
Ветер тихо иву клонит
Там, где пруд ещё стоит,
И целый день с её листвою
О чём-то с ней говорит.
Настанет ночь, и звёзды тоже
Купаться будут в облаках.
Потом пойдут они на плёсы
И поплывут, как в океан.
Полон мир ещё загадок,
Не разгаданных ещё.
Полон мир ещё и сказок,
Не дослушанных ещё.
Вы послушайте природу,
Полюбуйтесь на красу
И костёр ещё зажгите,
Посмотрите на зарю.
Посмотрите цвет — он красный,
Весь в багровых он тонах.
Он идёт такой прекрасный,
Что увидишь звёзды в облаках.

Я гость случайный в этом мире.
Меня прислали небеса.
И вот теперь иду по миру,
Меня ведёт моя тропа.
Так пусть тропа не оборвётся,
И пусть меня ведёт вперёд,
И соловей ещё зальётся,
Когда перед Богом будет мой черёд.
Я много странствовал по миру
С котомкой нищей на плечах,
Сражался в шахматы с эмиром,
Сражался даже на мечах.
Я слушал там муллу имама
И говорил на разных языках.
Они говорили, что Господь великий,
Ему поклоняется сам Аллах.
Когда был в стране великой,
Я думал о Родине своей.
Ко мне мулатка всё время липла,
Её звали нежно Шаганэ.
Но не остановил меня взгляд её раскосый,
Не остановил взгляд её раскосых глаз,
Я думал про русские берёзы,
А не про то, как лягу с нею на матрас.
Когда усну на сене сеновала
Под песнь весёлого сверчка,
И надо мной заря уже вставала
Над паутиной смешного паука.
Я иду, и я иду до дома.
Меня тропа до дома доведёт.
Хоть у меня пуста котомка,
Но с ночлегом, думаю, всё же повезёт.