Унылая пора, очей очарованье.
Сидишь ты у окна и ждёшь ещё свиданья.
Вдруг милый забежит под лист, летящий в осень,
Но осень всё молчит, у осени ты просишь:
«Направь его ко мне, моё милое созданье,
И чтоб назначил мне у тополя свиданье».
Но осень порошит листвою золотистой,
И под ногами лист шуршит на почве землянистой.
Усыпана дорожка листвою золотистой,
У тополя стоишь, а он такой ветвистый.
С тополя слетает последний жёлтый лист,
И ты сидишь мечтаешь под журавлиный крик.
Чудесный день и день погожий,
Стоит сентябрь уж на дворе.
Стоят деревья как вельможи,
Как будто словно при дворе.
Вот дуб стоит полусогнувшись,
Берёзе отдаёт он честь
И, веткою своей качнувши,
Берёзе предлагает сесть.
Вот клён стоит весь златоглавый,
С короной, скипетр в руке,
И клён, словно как орёл трёхглавый,
Как будто скачет на коне.
А берёзы, словно феи,
Ждут приглашения на бал,
И польку они танцуют,
Ждут, когда начнётся карнавал.
Вот заиграла, словно скрипка,
Акация, которая там росла.
И пень ударил о литавры,
Взлетела к небу вся листва.
И заплясала вся природа,
Устроила в лесу осенний бал.
Люблю я это время года
И там мазурку танцевал.
Деревья стоят, они златоглавые,
Осенний идёт листопад.
Летят они как полупьяные,
Деревья пошли на парад.
Покрылись они золотою листвою,
В красном бархате их мундир.
И клянусь своей головою,
Перед ними даже ветер утих.
Вся листва лежит на погонах,
На эполеты звёзды глядят,
И от лунного света
Эти звёзды только блестят.
Отражается в лунном созвездии
Листва, что лежит на плечах,
И деревья в этом созвездии
Стали танцевать у меня на глазах.
Бал идёт, танцуют деревья,
И берёзка танцует кадриль.
С этих самых деревьев
Всё слетает осенний лист.
Вот закончился бал златоглавый,
Все деревья стоят нагишом.
Только дуб стоит ещё бравый
И притоптывает ещё сапогом.
Вот замёрзла вода голубая,
Волны вмёрзли в ледовую гладь.
И стоит река ледяная,
Что глаз от неё не отнять.
Всё сверкает ледовое поле,
Ветер гонит снежную гладь,
И сверкает ледовое море,
В море вмёрз деревянный корабль.
Раздавило его это море,
Уплывёт он на льдине своей,
И на нём нет даже пироги,
Чтоб послать о себе вестей.
Замерзают в студёную стужу
Те, кто были на том корабле.
Нет ни нарт, ни собаки,
Вьюжит только одна лишь метель.
Все замёрзнут в студёную стужу,
Околевшими их там найдут,
И на этой большой пироге
Обязательно в рай они попадут.
Вот звезда уже погасла, и погасли фонари.
Ты на утреннем рассвете меня на зорьке разбуди.
Разбуди, когда погаснут все звёзды на заре
И роса когда заблещет вся на утренней листве,
Когда петух спросонья рано запоёт: «Вставать пора!»,
Когда заря поплывёт по речке и поднимет паруса.
Поплывёт по всей округе эта алая заря,
А на струге есть ещё слуги, они подымут якоря.
Уплывёт заря по речке, не оставит ни следа.
И сижу я на крылечке, и блестит ещё роса.
Вот деревья стоят расписные,
Золотая краска на них.
Облака летят голубые,
Свежий ветер слегка приутих.
Дует ветер, листва золотится,
Жёлтый лист слетает с небес.
В поле рожь ещё колосится,
И на выданье восемь невест.
Скосят рожь ещё золотую
И картофель вскопают в логу,
Обмолотят её молодую
И хлеб из неё испекут.
А невесты выйдут замуж,
По чужим домам разберут,
Самогонкой отметят свадьбу,
А потом другу морду набьют,
Утром встанут с большого похмелья,
Голова — как запущенный сад.
У невесты нет другого удела —
После свадьбы всегда убирать.
Опохмелятся в деревне соседи,
Будут свадьбу потом обсуждать.
А невеста, стоя на коленях,
Про себя тихо мужа будет ругать.
Пронесётся её жизнь молодая,
Как осенний листок с деревца,
И от этой жизни страдая,
Будет капать её слеза.
Жизнь пройдёт, как и не бывало,
Вся в заботах, в хлопотах с детьми,
И радости доставалось ей мало,
Когда пели по ночам соловьи.
А наутро снова заботы,
Снова в хлопотах день пройдёт,
На деревне так много работы,
И супруг к кому-то в гости зайдёт.
До утра он там пробудет,
Домой не придёт ночевать,
А утром жену разбудит
И давай её матом ругать.
Осень, осень, золотистая осень,
Для чего ты в гости пришла?
У невесты в глазах только слёзы,
Счастье с мужем она не нашла.
Я любовью тебя накрою,
Расцелую тебя донага
И тебя своею рукою
Буду ласкать до утра.
Зацелую твои влажные губы,
Буду имя твоё лишь шептать.
Зацелую твои нежные руки,
Как молитву тебя буду читать.
Распущу твои русые косы
Я на мягкой подушке своей
И задам тебе лишь только вопросы:
«Как надолго пришла ты ко мне?»
Постоишь у окна ты немного,
Стройный стан осветит луна,
И уйдёшь от меня потихоньку,
Так об этом ничего не сказав.
Когда видишь старых немощных людей, зло тут закипает.
Из-за каких-то вот дельцов всё внутри вскипает.
В нищете они живут, латают только дыры,
Только вот так не живут, где сквозные дыры.
Ни подать, ни принести бедным бедолагам.
Им бы бедность отвести, но кому это надо?
Старики идут вдвоём, крепко держат руки,
И думают они о своём, скоро быть разлуке.
Кто когда из них умрёт — они этого не знают,
И пожитки соберёт по дороге к раю.
Но пока дрожит рука, с нетвёрдою походкой,
И пока горят глаза, и с искринкой очень звонкой,
Пусть они идут тогда и по жизни этой
И услышат голоса, но только не при этой.
Разрезает воздух леска, по волне плывёт она,
Поплавок бежит по речке, и качается волна.
Поплавок бежит по речке, всё поклёва ждёт рыбак.
В сети путается щурёнок, не распутаться никак.
Заклюёт когда-то рыбка, когда червяка насадят
на крючок,
Рыбка будет дёргать леску и, конечно, поплавок.
Но крючок сидит без лески и сидит без поплавка,
Рыба не видит даже лески и, конечно, червяка.
Но рыбак сидит рыбачит, ждёт поклёва целый день.
Пожелай ему удачи, чтоб попался ему таймень.
Вот невеста идёт молодая и сверкает, как жёлтый лист,
И по дорожке летнего сада не идёт, а просто летит.
Платье белое в чёрный горошек, туфли белые
на каблучках,
И по дорожке летнего сада мелодично так, звонко стучат.
Вот бежит малыш босоногий, лямка спустилась с штанов.
Падает прямо в лужу, нет у него сапогов.
Его сандалии только намокли, на коленях большая дыра,
На носу висят у него сопли, крику будет теперь до утра.
И заботливая милая мама утешает его целый день,
Рядом крутится заботливый папа, снять с себя хочет
ремень.
Отлупил бы любимого сына, да жена ему не даёт.
Это осенняя только картина, где мальчишка у лужи ревёт.
Любите жизнь в её объятьях,
Пока по венам течёт кровь.
И не глядите на распятье,
Его придумал сам Христос.
Ведь наша жизнь — одно блаженство,
И не глядите в небеса,
Ведь наша жизнь — это совершенство,
И вы не верьте в небесные чудеса.
Как будто мы в своём распятье висим,
Как ангел во плоти,
И будто мы в своём заклятье
Летаем ангелами над людьми.
Мы не летаем и не ходим,
Мы просто в той земле гниём,
И в небеса мы не уходим,
И даже там мы не живём.
Мы просто здесь, земле на этой,
Должны оставить мы свой след,
И даже если не оставим,
Мы всё равно попадаем в вечный плен.
Так чтите жизнь свою, как время,
Цените её, которая хочет убежать,
И когда придёт ваше время,
Вам не удастся смерти избежать.
Хорошо зимой в деревне, где снег искристый всё лежит,
Из печи по дымоходу дым по воздуху летит.
Дым летит, мороз крепчает, искры гаснут на ветру.
В небе звёзды всё сияют, будто словно на снегу.
А мороз такой трескучий, щиплет нос и бороду.
Снег лежит ещё сыпучий, и глядит он на луну.
Закружила вьюга злая, полетел колючий снег,
И сугробы наметая, оставляя снежный след.
В огороде столько снега, что по пояс не пройти.
В огороде столько мела, что к утру не разгребсти.
Замела зима крылечко и порожек со двора,
И замёрзла даже речка, и замёрзла в ней вода.
Разрисовал живой художник свои картины на окне,
Ему кисточек не надо, он рисует на стекле.
Разрисовал живым узором моё окошко на ветру,
Будто пляшут скоморохи и стучит мороз в избу.
Печь трещит от дров еловых, и на ветках снег лежит.
Наметёт зима сугробы и в зимовье поспешит.
И мальчишки спозаранку будут бегать во дворе,
Возьмут в руки лыжи, санки и будут кататься на горе.
Укатают снег сыпучий до трамплиновой горы,
И кататься они будут до вечерней аж звезды.
Деревня, деревня родная,
Как соскучился я по тебе!
Там зима следы заметает
И сугробы лежат в декабре.
Там калина гроздья развесила,
И под снегом гроздья висят.
Там рябина гроздья повесила,
И на снегу эти гроздья лежат.
Там колодец, журавль своеобразный,
Всё скрипит под тяжёлым ведром.
Из ведра вода только плещется,
Материшь мороз матюком.
А мороз под градусов сорок,
А может, и больше того.
И стоит там пригорок,
На пригорке стоит село.
С того пригорка вид на всю округу
И на заснеженный еловый лес.
У коня ослабла подпруга,
В колыбели кричит малец.
А мороз всё сильней свирепеет,
И деревья уже трещат,
Птицы в лесу коченеют,
И в сугробы они прямо летят.
А в избе, в той, что родился,
Покосился мой старенький дом,
За эти годы он износился
И покрылся зелёным мхом.
Занесло его белым снегом,
Некому его откопать.
Мама моя давно постарела,
Осталась одна умирать.
Схоронил её давно уж,
Седина уже на висках,
Схоронил её зимою,
Вёз её на санях.
На погосте она, родная,
На меня она сверху глядит.
А снег летит, засыпает,
И под луною он только искрит.
Тихая заводь, поплавок лишь плывёт,
Дым сигареты ветер несёт.
Тина речная в реке всё стоит,
Чайка над рекою только летит.
Берег шершавый склонился к реке.
Рыбак-одиночка рыбачит в воде.
Ждёт он поклёва в тихую гладь,
Рыба не хочет никак всё клевать.
Взял насадил он другого червя,
Закинул крючок на большого язя.
Но рыба большая никак не клюёт,
Попал на крючок только маленький ёрш.
Рыбу большую ему никак не поймать,
И давай эту рыбу только матом ругать.
Осень. Деревья меняют листву.
Скоро наденут белую паранджу.
Будут стоять, словно в сказке,
В сверкающей белой фате,
Зима подарит им краску,
Сверкающую в голубизне.
Под солнцем сверкать она будет,
Искрится снег во хмелю,
И вот танцуют они танго
На лебяжьем белом пруду.
Закружилась зима с белым снегом,
Все дорожки она замела,
И по снегу летит карета,
Только вьюга за ней видна.
Разыгралась метель, непогода,
И мороз вдобавок ворчит,
Наметёт ещё столько сугробов,
Лишь сова об этом молчит.
Сыплются звёзды на землю мою,
Из свечи высекаю Божью искру.
Пусть свеча моя горит пламенем жарким,
Пусть звезда горит пламенем ярким.
Пусть улетает в кромешную даль,
Но не оставляет грусть да печаль.
Пусть в небе она только сияет,
А влюблённые под ней только мечтают.
Унесла зима мою горечь
С белым снегом, что растаял в пруду.
И иду теперь по дороге,
Не иду, а просто бегу.
Красный шарик взметнулся в небо
И летит в небесную даль.
Ты мне больше не нужен,
Красный шарик уносит печаль.
Свежий ветер ласкает мой волос,
Треплет платье, раздувает его.
Лишь холодное чёрное море
Всё, что было, смывает волной.
Я бегу, глаза всё на запад,
Разбежались мы, как два корабля.
На востоке восходит солнце,
И летит куда-то земля.
Я лечу только с этой планетой,
Которую счастьем зову.
И лечу я даже ракетой,
Не лечу, а даже плыву.
Я лечу туда, куда ветер
Гонит волны в морскую даль.
И включаю третью степень,
И нажимаю я на педаль.
Я срываюсь в безбрежное небо
И лечу туда яркой звездой.
Только в летнее тёплое лето
Мне так хочется гулять под луной.
Пусть те звёзды, которые светят,
Дарят мне морской лишь прибой,
И на этой счастливой планете
Я хочу быть рядом с тобой.
Задержи мой взгляд бесконечный,
Предложи мне сверкающую даль,
Предложи мне трон подвенечный
И то, что глазами меня будешь только искать.
Огоньки, огоньки, снег слетает с ресниц.
В эти зимние дни снег под солнцем искрит.
Ледяная роса всё блестит на траве,
Первовыпавший снег всё лежит на копне.
И взметнулася в небо стая чёрных ворон,
По невспаханному снегу бежит чёрный конь.
Он бежит, очень робко ступая ногой,
И взметает снег он под собой.
Снег искристый летит с чёрной землёй,
Остаётся след, и неровный такой.
Но копыта стучат по замёрзшей земле,
И подковы звенят только к горькой беде.
Растреножили боевого коня,
И на тыне торчит его голова.
Не поскачет он в поле снег бороздить,
Видно, выпала доля снег кровью мочить.
Вороньё всё кружится, летит талый снег.
Мне бы тут сматериться да смахнуть слезы след.
Снег летит, глаза мне слепит,
С жёлтою листвою, что падает вниз.
Может, меня кто-то заметит
И предложит поехать в Париж.
Я, конечно, сперва откажуся —
Предложенье достойно меня,
Но потом ему улыбнуся
И скажу: «До завтрашнего дня».
Он подъедет ко мне очень рано,
Ещё звёзды будут блестеть,
И наденет форму гусара,
Глаза его будут гореть.
Кони бьют копытом по гальке,
По булыжной мостовой,
И подковы высекают искры,
Стоит полицейский-постовой.
И мы поскачем до вокзала,
Только копыта будут звенеть.
От такого нахала надо себя уберечь.
Он скажет: «Поцелуя мало» —
И давай под платье лезть,
И моя рука летала
И говорила: «Какой подлец!»
Отзвенит пощёчина звонко,
Покраснеет у него щека,
Побежит кровь из носа тонко,
Загорит от удара рука.
«Милый сэр, вы очень спешите.
Обещанья не давала я вам.
Лучше вы о себе расскажите.
В Петербурге много красивых дам.
Почему вы меня в Париж пригласили?
Почему со мной решили поехать в Париж?»
Вы меня вином угостили
И предложили тортом закусить.
Ваш рассказ длился так долго,
И я вам всё время глядела в глаза,
И говорили вы без умолку,
И на руке моей лежала ваша рука.
Вы наливали вина понемногу,
Чтобы хмель не ударил в глаза,
И пришли мы к итогу,
Что нам спать ложиться пора.
Всё вино мы с вами допили,
И пора ложиться уж спать,
И вы меня уговорили
О себе немного рассказать.
Мой рассказ длился недолго —
Мне всего-то двадцать лет.
И с волос упала заколка,
И расстегивала свой корсет.
Вот же парадокс, былая удаль,
Мой гусар в купе соседнем спит.
Эх, молодость моя ты, юность,
А может быть, на койке он лежит.
Он лежит, переживает
И страдает обо мне.
Может, он лежит, мечтает,
И бокал стоит в вине.
А поезд мчится, и луна всё светит
И заглядывает мне в окно.
Бабочка летает всё в корсете
И стучится мне в стекло.
Ночь, луна поливает ярким светом
Тёмное моё купе,
И в зеркале отражается то,
Что вижу я в окне.
Всё проносится так быстро,
Не успеваешь взгляд остановить.
Дым паровоза по ветру стелится,
И по ветру всё летит.
Утром я встала — стучат в мои двери:
Бедный гусар попал в любви плен.
Вот он стоит уже на коленях,
И в руках его огромный букет.
Тот букет взяла осторожно,
У меня дрожала губа.
Вы спросили: «Войти к вам можно?»
И на мне задержали глаза.
Волос длинный каштанового цвета
Спускался по пояс мне.
И в вагоне так мало света —
Шторку подняла на тесьме.
И мгновенно купе залилось
Ярким светом ночной звезды,
На сиденье я опустилась,
Где когда-то сидели вы.
Вы стояли не шелохнувшись
И с надеждой смотрели в глаза,
И мой взгляд, на букете запнувшись,
Опустилась моя рука.
Вы просили стать вашей женою,
Что безумно в меня влюблены,
И всё время теребили
Свисавшие со стола бубенцы.
Так минута прошла в молчаньи,
И я не знала, что вам сказать,
И вы говорили, что ваша жизнь
Прошла в скитаньи
И вам хочется
Мне весь мир показать.
Вы говорили: «Дайте мне руку.
Отдайте мне сердце своё»,
Что для вас я буду голубка
И летать мы будем вдвоём.
Вот поезд подошёл к перрону,
Проводник сказал: «Париж»,
Носильщики спешили к вагону,
И плакал чей-то малыш.
Из вагона мы вышли вместе,
Он нежно держал меня,
И сказала я: «Буду вашей невестой,
И вот вам моя рука».
Хор церковный поёт нам «Аллилуйя»,
Батюшка несёт венец.
Обвенчались мы в том Париже,
И там я пошла под венец.
Отзвенела пора золотая,
Жёлтый лист слетает с небес.
Отшумела пора молодая,
И хожу как последний подлец.
Пронеслась моя молодость бурно,
Многим женщинам я изменял,
Что от этого становилось им дурно,
Когда с другой по аллее гулял.
Пронеслась она незаметно,
Как осиновый лист летит.
И по голове моей заметно,
Как седина её серебрит.
Эх вы, женщины милые,
Стразы у вас золотые — глаза,
Они у вас словно алмазы.
Эх ты, буйна моя голова!
Отшумит моя последняя роща,
Отшумит мой последний камыш,
И уже другими глазами
На берёзовую рощу глядишь.
А роща стоит зеленеет
И показывает свою красивую стать,
К осени она пожелтеет,
И снова листву собирать.
Вот так же и годы промчатся,
Промчатся, как осиновый лист,
И не будешь ты больше смеяться
От назойливых этих морщин.
Золотая роса золотится,
Солнца луч блестит на стекле.
Я сегодня с тобою простилась,
И слеза моя лежит на траве.
Солнца луч уже догорает,
И слеза моя скатилася вниз.
Я сегодня с другим улетаю,
Пусть это будет первый мой женский каприз.
Я купаюсь в золотых лишь закатах,
Где пальмы стоят на берегу,
И по Каспийскому солёному морю
Я на яхте только плыву.
Меня чайки кругом окружают,
С неба видна морская вода,
И с распахнутыми крыльями только летают
И заглядывают в мои лишь глаза.
Чайки белые, летите за море,
Летите в небесную даль.
Я знаю, что там, за морем,
Нельзя ничего потерять.
Там счастье летает, как солнце,
И светит и ночью, и днём.
Я знаю, там моя половинка,
И мы там друг друга найдём.
Летний вечер качает мне ветку золотистой листвы поутру.
И ещё напевает мне песню, и смотрит он на зарю.
Пой, соловушка, мне спозаранку, пой, соловушка, мне
о любви.
Разверни мне свою тальянку, на рассвете меня разбуди.
И увидим мы тогда с тобою, где утро встречает рассвет,
И на этой зорьке скажешь, что меня лучше нет.
Обольёт нас солнце росою, а закат погладит лучом,
И под самой этой луною мы с тобой возьмём запоём.
И польётся песня луговая, и заплачет заря на лугу.
И опустится звезда вековая, и будет купаться в пруду.
Ой ты, песня моя вековая, лейся, песня, по Каме-реке.
Петухи нам ещё подпевают там, где солнце встаёт на заре.
Разбудило землю горячее солнце и росу, что лежит
на траве,
И заглядывает мне в окошко, и танцует ещё на стене.
Тёплый луч горячего солнца, он скользнул по моему лицу,
И увидел я в окошко, как петух глядел на зарю.
Растрезвонило утро золотою росою
На рассвете, где поют петухи.
И сидят русалки с золотою косою
Словно статуи, здесь, у реки.
Влился в воду чешуйчатый образ,
Плавники на солнце горят.
От речного прибоя
На русалках чешуйки искрят.
И волна плавники всё ласкает,
И горят они янтарём,
И плавники с себя русалки снимают,
Чтоб потом походить босиком.
Вот бегут они по дикому полю,
Вьются волосы у них по ветру.
Пробегут они так вёрст кряду,
И бросятся они на траву.
И трава их росою умоет,
Обнажённую грудь сполоснёт,
И следы их корнями зароет,
И после этого возьмёт и уснёт.
И русалки попрыгают в воду
И наденут свои плавники,
Поплывут они к синему морю,
Где гуляют одни корабли.
Улетела река, словно птица,
На крутые свои берега.
Вдалеке играет зарница.
Вдоль реки стоят всё стога.
Поле скошено здесь на рассвете,
Где роса на траву легла,
И косарь с литовкой железной,
Под косой ложилась трава.
Берега стоят всё крутые,
И река бежит вдоль холмов.
Только скалы стоят седые,
И нет возле них берегов.
Звёзды блестят на небосклоне,
Падает с неба вода.
И лечу на скорости этой,
Как падает с неба звезда.
Звёзды сияют всё ярче,
Летят в кромешную тьму.
Как хочется с тобою мне счастья
И вместе глядеть на луну.
Луна всё бледнеет на небе,
Смеётся она мне в глаза.
Звёзды висят, как в букете,
Лежит на траве роса.
Падают с неба звёзды,
Как будто сверкает слеза.
Падают с неба слёзы,
В слезах стоит вся трава.
Ушло моё счастье надолго,
Ушло оно, громко крича.
И я рубанула словом,
Как будто рубанула сплеча.
Горько луна усмехнулась,
Ушла она в облака,
А я потом улыбнулась,
Вдогонку сказала слова:
«Ты мне больше не нужен.
Ты пройденный матерьял.
Мне теперь другой уже нужен,
Чтоб меня уже не терял».
Мне хочется встать утром рано,
В задумчивой улыбке ночи,
И чтобы он пошёл за мной, как за туманом,
И всё время подбирал ключи.
Чтоб приносил ко мне на ладони
Росу, что сбежала с травы.
Чтобы принёс ко мне на ладони
Звезду, что поймал у земли.
Мне хочется счастья такого,
Мне просто не передать,
А ту звезду, пойманную над землёю,
Взять и вам просто отдать.
Твои глаза такие жгучие, они как угольки,
И брови у тебя летучие, и в них горят костры.
Реснички словно пёрышки порхают вокруг глаз,
Глаза как будто стёклышки, сверкают как алмаз.
Машут будто крыльями, в небо хотят взлететь,
Пухом тополиным им бы улететь.
Но глаза сверкают и горят огни,
Мне б такую с глазами взять да полюбить.
Но девчонка вышла, не подарив мне взгляд,
И осталось мне в вагоне её взглядом провожать.
Мы строим планы, умираем,
Мечта не сбывшаяся летит,
Из памяти своей стираем,
И сверху мы на мир глядим.
Мы точно так же суетимся,
Спешим, хотим всех мы обогнать.
Судьба говорит поторопиться,
А то можешь опоздать.
И мы спешим, летим куда-то
Навстречу мы своей судьбе,
И попадём мы в рай, ребята,
Когда лежать мы будем на кресте.
Осина ещё зеленеет,
Хочет краску свою показать.
Но скоро она пожелтеет
И будет листвой облетать.
Облетит вся листва золотая,
Не останется ни одного листка,
И с дерева лист слетает,
Как будто под стук молотка.
Не сорвётся лист золотистый,
А возьмёт просто так упадёт.
И будет лежать неказистым,
По нему кто-то возьмёт и пройдёт.
Замарают лист золотистый
Грязным своим сапогом,
Не вложить его будет в книжку
И не засушить его будет потом.
Старый дворник своими граблями
Его в общую кучу сгребёт,
А когда наступит вечер,
Эту кучу возьмёт подожжёт.
И загорится лист золотистый,
Не останется от него и следа.
Только ветер разносит пепел,
И на пепле лежит роса.
Отражается небо на вечерней заре.
Словно по зеркалу, утки плывут по воде.
Звёзды ярко освещают луну,
И ныряют они в воду, где утки в пруду.
Им до самого дня не достать,
И остаётся уткам
На дне только звёзды считать.
Фонарь освещает листву золотую,
Струйки дождя скользят меж лучей.
Осыпается листва золотая,
И жёлтый лист бежит по воде.
Струйки дождя стучат по деревьям,
Каплями сбивая листву.
Жёлтый лист, слетая,
Ложится он всё на траву.
Заснёт он под чёрной землёю,
Снег его запорошит,
И попросит он землеройку
До весны его не будить.
Фонарь освещает листву золотую,
Дождик скользит между лучей.
Деревья стоят оголённые
И блестят от потока дождей.
Деревья блестят от непогоды,
Мокрый дождь бежит по стволу,
И скользит по веткам берёзы,
И как блестит, на это гляжу.
Фонарь всё глядит на мокрое небо,
На берёзы, которые рядом стоят,
Но появятся звёзды в ночном небе,
И берёзы уже не будут сверкать.
Луна всё висит, освещает берёзы,
Капельки сверкают после дождя.
Сверкают они как будто яркие звёзды,
И хотят улететь в небеса.
Ложь, предательство, обман ходят всегда вместе.
Они правду продают, она как рыба в тесте.
Ложь, обман — они друзья, когда им что-то светит.
И предательство у них в друзьях, всегда оно их приветит.
Ну, как тут правде тут ей быть? Она одна на свете.
И ей приходится тужить одной на этом белом свете.
Я эту правду берегу, даю ей отоспаться,
Её даже стерегу, чтоб к злу могла подкрастся,
Чтоб получили ложь, обман, да и предательство к тому же.
Беру я в руки барабан и стучу по луже,
И летит из лужи всплеск грязными ногами.
И от правды только треск с большими сапогами.
Ложь, обман мы победим, правда будет с нами.
И предательство сбежит с тёмными делами.
Капельки хрустальные блестят на берёзе,
Луна осветила ночную мглу.
Лужи сверкают ещё на дороге,
Туман окутал ночную звезду.
Лужи сверкают, падают звёзды,
Хрустальные капельки глядят на луну.
Будто падают хрустальные слёзы,
И смотрят они на эту звезду.
Звёзды летят, разбиваются в луже
На мелкие капли хрустальной воды,
И луна хочет разбиться в луже
И разлететься ещё на куски.
Но не сорваться луне со своего пьедестала,
Она землю должна освещать.
И только жёлтая осень листву подметала
И давай эти лужи листвой заметать.
Ты моя, ты моя слезинка, которая бежит со щеки.
Ты моя, ты моя снежинка, которая летит.
Растает в ладонях снежный хрусталик,
И вновь потечёт слеза.
Ты мой, ты мой самый чистый кристаллик,
И дребезжит в ладонях роса.
Люди приходят, люди уходят,
В реке вода одна лишь бежит.
Кто-то в этой жизни что-то находит,
А кто-то в земле давно уж лежит.
Вода всё бежит и берег качает,
Новая жизнь в саду расцвела.
Новую жизнь кто-то там зачинает,
Там, где раньше была пустота.
Расцветёт в саду белый подснежник,
Расцветёт и в землю уйдёт.
Вот так же мы, как тот белый подснежник,
Когда-то в эту землю уйдём.
Поезд стучит, тащит вагоны.
Я еду в Москву разогнать свою грусть.
Готов бежать впереди паровоза,
В этом поезде мне никак не уснуть.
Я еду в столицу увидеть там Друга,
Его я хочу так сильно обнять.
Хожу по купе словно по кругу,
И мелкую дрожь мне никак не прогнать.
Вот я в Кремле, и жду я Зару,
Хочу слышать голос её родной.
Купить билет на поезд мне по карману,
Ведь для меня она самый человек Дорогой.
Сижу и жду в концертном зале,
Бумажный лист лежит на столе.
Пишу я стих не в тетради,
Пишу я стих на бумажном листке.
Идут часы, минуты даже,
А стрелки часов и не спешат идти.
Когда она появится? Когда же?
Видно, ей некуда спешить.
А я сижу и жду мгновенья,
Чтоб прикоснуться к её рукам.
За это мимолётное мгновенье
Я душу дьяволу продам.
Часы идут, и склянки дремлют,
Куранты на башне всё молчат.
Своей Зары я не вижу,
И мне приходится страдать.
А сколько мук ещё мне черпать,
А сколько слёз мне проливать!
Моё терпенье только дремлет,
И мне приходится от жажды страсти изнывать.
Но знаю я, её услышу
И прикоснусь к её глазам.
И только её увижу,
Своё сердце ей отдам.
И вот я слышу голос звонкий,
И вот я вижу её глаза,
И взгляд у ней такой ломкий,
Сверкает, словно бирюза.
Блестят глаза, сверкают очи,
И микрофон в руках дрожит.
Я б улетел бы с нею в Сочи
И накинул палантин.
И взгляд летит ко мне навстречу,
Целую руки я её.
Который год я ей болею,
Глаза кладу ей на плечо.
Она спросила: «Как живётся?
Как живётся тебе, мой Друг?
И в Ленинград ты вновь вернёшься,
И снова будешь ты, мой Друг, один».
Серая гладь бежит всё волнисто,
Берег песчаный ласкает волной.
Серые волны бегут всё угрюмо,
Тащат хмарь они за собой.
Серый дождь стучит всё по волнам,
Крупными каплями стучит по воде.
Листва золотая летит всё на землю,
Осень сейчас уже на дворе.
Листву золотую осень срывает
И швыряет на серую гладь.
Деревья она очищает,
Чтоб зимой могли под снежной шапкой стоять.
Залютует мороз с красным носом,
Заморозит у берёз сапоги
И попросит ещё снега
У матушки нашей зимы.
Вот деревья стоят в белых шапках,
Серая гладь блестит серебром.
И накрыла зима белым снегом
Нашу землю словно ковром.
Кто-то стареет, кто-то молодеет.
Деревья давно подросли.
Кто о старости уже сожалеет,
Друзья их давно на небо ушли.
Кроны шумят под облаками,
Не оторваться им от земли.
Вот так же и старость когда наступает,
Не повернуть нам молодость вспять.
И к старости мы всегда засыпаем,
Нам молодость пришлось потерять.
Вечер, тёплый вечер, теплоту вдыхает моя грудь.
Этим осенним вечером никак не могу уснуть.
Звёзды осыпали небо, горит золотая листва.
Звёзды падают в реку, висит на небе луна.
Ветер звёзды качает, а я гляжу на голубую луну.
Как хочется сказать мне любимой:
«Любимая, тебя я люблю».
Но нет любимой со мной рядом,
Идёт один звездопад.
Где ты, моя отрада?
Без тебя я как запущенный сад.
А ветер листву всё качает,
Которая вот-вот улетит,
И звёзды на небе считает,
А сердце у меня так болит!
Хочу к любимой прижаться,
Губами её целовать,
От любви к ней хочу задыхаться,
Чтоб не смог на ногах устоять.
Но любимой нет со мной рядом,
И когда будет трудно сказать,
И хожу я запущенным садом,
А о любимой остаётся мечтать.
С листвою осенней осень уходит,
Дождь моросистый по листве всё стучит.
Листва золотая с деревьев слетает,
И осень листвою всё порошит.
Листва всё слетает, слетает на землю,
С мокрым дождём всё, который стучит.
Кошка прячется в доме,
Глядя на листву, она только молчит.
Прыгнула она на опавший листочек,
А он взял и тут же взлетел,
И полетел золотистый комочек,
Кошка за ним бежала вослед.
Не догнать ей золотистый комочек,
Его ветер взял подхватил.
И ветер взял золотистый листочек
И к окну моему прикрепил.
Я не прошу любви обратной,
Я даже далеко от вас,
И не прошу любви развратной,
Ведь я люблю так сильно вас.
Готов вас ждать и днём, и ночью,
Под взглядом звёзд, под блеск луны.
Ведь с вами ночи будут так короче,
И петь нам будут соловьи.
Кругом весна благоухает,
Идёт весенний перезвон,
И будто музыка играет,
Ведь в вас так сильно я влюблён.
Но вы меня совсем не слышите
И не знаете, что жду я вас,
И всем всегда вы говорите:
«Вы просто гений-лоботряс.
Чего ко мне вы все припёрлись?
Чего хотите от меня?
Последнюю уздечку, и ту спёрли,
И спёрли даже стремена.
Мне не в чем выйти даже к людям,
Платье застирано давно,
А вы хотите быть моим мужем.
Купите мне новое манто,
Чтоб я в одежде этой могла
Показаться на людях,
И чтоб в одежде в этой была,
В новых башмаках.
Потом купите платье это
С белым шлейфом и с фатой,
И чтоб в этом платье белом
Чтоб вы могли назвать меня женой.
Чтоб я блистала в этом платье
Как королева снежных бурь.
Но вы не будете у меня под платьем
И можете выкинуть эту дурь».
И сразу все остепенились,
Зачем такую брать в мужья?
И сразу все заторопились из дома,
Словно из ружья.
А я вас жду, и гаснут свечи,
И лишь луна в окне горит,
И в этот самый тёплый вечер
Хочу о любви вам говорить.
Листва золотая покрыла всю землю,
Земля покрылась золотистым ковром.
Клён золотистый осыпал всю землю
И теперь стоит нагишом.
Берёза кудрявая листву побросала,
Ветки кудрявые только торчат.
Маленькая девочка листву собирала
И давай из листьев венок собирать.
Шершавый венок она из листьев связала,
Золотистый такой букет,
И на голову себе надевала
Словно панаму, словно берет.
Букет золотистый сверкает на солнце,
Листва золотая летит невпопад.
Маленькая девочка смотрит в окошко,
А за окошком уже снегопад.
Белый снег серебрится на гроздьях
На калиновом кусте.
Взгромоздился он на полозья
И лежит теперь на козырьке.
Воробьи чирикают где-то
И, наверное, на калиновом кусте,
Снегири чирикают где-то
И, наверное, на козырьке,
На козырьке деревянного дома,
Утонувшего в глубоком саду.
И сейчас этот дом в сугробах,
Я с лопатой к нему иду.
Разгребаю снег и сугробы,
Что зима намела вокруг,
И трещат тут ещё морозы.
Под сараем лежит старенький плуг.
Мой отец боронил эту землю,
Испахал её вдоль и поперёк,
И теперь лежит под сараем,
Я оставил его просто впрок.
Пусть лежит, он мне не мешает,
Может, руки когда приложу.
Мой, сосед землю всё пашет,
А я на него гляжу.
Я гуляю себе по задворкам,
Зажимаю вдов-молодух,
И когда открывается створка,
Обхожу стороной старух.
Эти бабки — такие сплетницы,
Наплетут, чего было и нет,
А вдовушки — такие секретницы,
Разнесут по деревне секрет.
Вот и обхожу я этих старушек,
Чтобы не было наговора потом.
А у вдовушки без мужика пуста избушка,
Вот я и захожу задком.
И вдова наливает стаканчик
Беломутного огонька,
И пластинка поёт, как шарманщик,
И трещит, дребезжит, как струна.
Песню грустную запел мой шарманщик,
У меня покатилась слеза.
А вдова сказала: «Обманщик,
Я весёлого тебя ждала».
Тот шарманщик меня расстроил,
И от вдовы я грустный ушёл.
Мой сосед себе баньку построил,
И тогда к соседу зашёл.
Говорю: «Кузьмич, истопи мне баньку
Да попарь меня с жарком.
Дров тебе натаскаю,
Чтобы банька была с огоньком».
Звёзды на небе рассыпались,
Стали гореть огоньки,
С Кузьмичом мы так напарились,
Как хмельные из баньки пошли.
Жена его, Марфа Петровна,
Любила послушать, поесть,
И после налитой стопки
Зачала она громко петь.
Потекла русская песня,
Что заслушался сам соловей,
А Кузьмич ей вдогонку говорит:
«Мне ещё налей».
Я тихонечко ей подпеваю,
Крепко держа в руках самогон,
Кузьмичу ещё наливаю стакан ему до краёв.
Просидел я с ними до полночи,
А мороз на деревьях трещит.
«Оставайся у нас до ночи, —
Мне Марфа тут говорит. —
Постелю тебе возле печки,
На лавке, что возле стоит».
Бросила армяк стародавний,
Что пыль из него летит.
До утра всё на нём я крутился,
Всё не мог на нём я уснуть,
Да петух тут ещё встрепенулся
И давай ещё голосить.
Утром встал, потихоньку собрался,
Половица скрипела одна.
Дверью не скрипнуть старался,
У Кузьмича храпела жена.
Вышел во двор, небо в звёздах,
Снег покрыт серебром.
Пёс у Кузьмича вылез из будки
И давай вилять мне хвостом.
Я погладил его, бедолагу,
Заскулил он как щенок.
Взял я в руки лопату,
В хлеву замычал телок.
Намело снега заново за ночь,
Что тропинки опять не видать,
И давай грести я лопатой
И ругать нашу зимушку-мать.
Вот весна, растаяли лужи,
И снег сбежал со двора.
С крыши свисают сосульки,
Засеивать поле пора.
Кузьмич запряг свою лошадь,
С бороной по полю идёт.
У лошади отпала подкова,
И вот она хромая ползёт.
Кузнец только завтра будет,
Ушёл к соседям ковать,
И остаётся его лошади
Только идти да хромать.
А я вновь по задворкам
По женскому полу пойду
И после очередной вдовушки
К Кузьмичу на баньку зайду.
А калина гроздья развесит
И вновь будет утопать в снегу.
Кто-нибудь меня из вдовушек
Покалечит за то, что её обхожу.
Рябина давно опала, калина давно отцвела.
Засыпало снегом мой дворик, засыпала снегом зима.
А снег всё метёт, бедолага, закружила злая метель.
До дома в деревне вёрст пятьдесят кряду.
Не сорвать мне окошко с петель,
Окошко моё прихватило, появился там льда нарост,
А у меня в доме дымина, перед сочельником будет пост.
Дым идёт коромыслом от накуренного табака.
Слышится песнь лихая от пьяного ещё ямщика.
Лошадь у подъезда стояла и сено губами жевала,
Копытами перебирала и в снегу что-то искала.
Поеду в деревню родную, давно я там не бывал,
Когда-то был мальчишкой, отец там лежал, умирал.
Бегал я по задворкам, играя в «казаки»,
От подати наёмной ругались ещё мужики.
Барин наш, стервоза, ограбил нас на пятак,
Да он как заноза ничто не даст за так.
Я бегал и смеялся, не думая ни о чём.
Отец ещё ругался, был я малышом.
Но вот меня отдали в гимназию одну,
Отцу порекомендовали, и вот теперь хожу.
Отец говорил: «Приеду, приеду на буднях».
Увёз он моё детство на дровяных санях.
«Придётся тебе отведать чёрствый чёрный корж,
А потом заеду, узнаю, как ты здесь живёшь».
Учёба проносилась, летели всё года,
И мама всё слезилась, текла у неё слеза.
«Бедный мой Ванюша, ты хорошо учись,
А то будешь ты как груша. Смотри не матерись.
У нас в дому не любят слишком крепких слов.А в погребе мы держим кадку огурцов.
Засаливаем с хреном, с чесноком ещё,
Лист смородиновый ложим маленьким пучком.
Так что ты, Ванюша, ты учись, сынок,
Чтоб твоя учёба не пошла нам впрок».
Вот окончил школу, стал я молодым,
Стал тогда студентом и для всех родным.
Высший свет ходил только напоказ,
Приводил я девок и всегда в экстаз.
Был я безрассудным юным молодцом,
Бегали за мною девки табуном.
«Будь всегда со мною», — слышен шепоток.
Отвечал ладошкой — по заднице шлепок.
Но года летели, себя я изменил,
На чужих я женщин глаз уж не ложил.
Я остепенился, стал я домосед,
До того я изменился, говорит сосед:
«Что ж ты, бедный Ваня, не идёшь гулять?
Ведь на улице столько женщин, ты только глянь!»
Но еду я в деревню, я к себе домой,
Там отцу родному плохо, он пока живой.
В своей родной деревне давно я не бывал,
Лишь одни письма в деревню посылал,
Чтоб отец деньжонок выслал сыну натощак,
А то его тут сыночек попал в карточный просак.
Вот стоит повозка, лошадь впряжена,
Кучер на повозке тянет стремена.
Лошадь перебирает копытом рыхлый снег,
Снег тут заметает от копыта след.
Вот сажусь я в сани, кучер дёрнул стремена.
Лошадь побежала, не доев овса.
Кучер, ну его, холера, материт её.
Старуха обомлела, глядящая в окно.
Знакомая дорога, всё тот же лес стоит,
И кучер на повозке лошадь материт.
Спрашиваю: «Дружище, много ли волков?» —
«Да их у нас в губернии словно пауков.
Расплодилось стадо, не унять их прыть.
Это стадо нам не прокормить.
Режут всё живое, даже дохлых кур,
Я б в голодный год не положил бы в суп.
Развелось их столько, что нам их и не счесть,
Их собрать бы в кучку да в костре бы сжечь.
Да поймай их — их же не поймать,
Вот и нужно их всех тут отстрелять.
Барин им устроил тут переполох,
Намедни сам в постель больным тут слёг.
Вот лежит, хворает, бредит в полутьме.
Знахарка всё тут пляшет и даже при свече.
Матушка всё ваша сидит возле него,
Молитву всё читает за здравие его.
Знахарка всё гоняет, гоняет сатану,
Свечи зажигает, прикладывает ко лбу.
Ладан в доме дышит, болезнь не отогнать.
Вот и сказала мне хозяйка за вами поезжать.
Болезнь его скрутила, вашего отца.
Видно, пришло время, время умирать». —
«Ты, браток, уж прыток, готов похоронить.
Дай-ка лошади жара, медленно бежит».
Снег скрипучий сыпет, на полозьях снег,
И ко мне он липнет, засыпает след.
Подъезжаю к дому, в доме тишина.
Ветер ветку клонит с рябинового куста.
Не видать старушки, мамочки моей.
Мокрая подушка от плохих вестей.
Умер бедолага, мой родной отец,
Стоит на погосте деревянный крест.
Землю мёрзлую копали восемь мужиков,
Самогона всем подали восемь стаканов,
Чтобы помянули бедного моего отца,
И на закусь им подали мяса, холодца.
По полтиннику ещё дали, чтобы водку пить,
И на память подарили чёрненькую нить.
Забросали гроб мёрзлою землёй.
Дьякон проповедь пропел с Богом отпевной.
Помянули в доме поминками отца.
У иконы горела всё его свеча.
Сокрушалась мама бедная моя,
Говорила: «Ваня, как же без отца?
Как же будем жить мы тут без него?
Как концы сводить?» — плача на плечо.
Бедную старушку обнял я тогда,
Со щеки бежала дрожащая слеза.
Горло перехватило солёною слезой,
Мама всё молилась правою рукой.
Вот прошли недели, и вот уж целый год,
Отца давно отпели, продолжить надо род.
Мама суетилась, невест давай искать,
Богу всё молилась, глаз не отодрать.
Протирала тряпочкой иконный образец,
И катался в саночках мальчишка-сорванец.
Говорила мамочка: «Вылитый отец.
Вот тебя я тапочком, проказник-шалунец!»
В этом году рожь уродилась, такого не бывало давно.
Яблоня в саду плодоносилась, ветками стучала в окно.
Пчёлы летали на дикое поле, мёд собирать пора.
Как хорошо жить у нас на просторе, возле реки гора.
Солнце всё время за гору садится, над рекою встречаю
рассвет.
Телёнок вот-вот уродится, яблоннего будет цвет.
Петухи поют спозаранку, пора рожь убирать.
Возьму с собой тальянку, по вечерам буду девкам играть.
Рожь колосится такая тугая, лезет в амбар да в карман
И стоит ещё налитая. По вечерам бываю я пьян.
Вечером девки у костра всё кружат, водят они хоровод.
По утрам зорька нас будит. Ох, весёлый у нас народ!
Каждый день идёт косовица, рожь ложится под нож.
У косы отлетела петлица. Летит стая чёрных ворон.
Колоски девки серпом собирают, рожь золотую внаклон.
Они всё понимают: землице надо делать поклон.
Сноп стоит словно веник, обвязан соломой вокруг.
По полю ходит ещё мельник и глазом смотрит на плуг,
Рожь золотую срывает, смотрит, как она налилась.
Пчела ещё тут летает, нектара она напилась.
Смотрит хозяйским глазом, в ладонях сверкает рожь.
Надо бы убрать махом, как бы не пошёл дождь.
Вдалеке играют зарницы, молнии сверкают вдали.
Председатель едет, пылится, всем кричит: «Поднажми!»
Хватает в руки литовку и начинает ею махать,
Да ему лучше держать бумажку
да на ней ещё что-то писать
С города прислали, ничего не умеет мужик.
Его тут же послали, взял литовку старик.
«Смотри, — говорит, — Егорыч, как литовку надо держать.
Она должна по полю не ползти, а просто летать».
Гроза прошла мимо, а председатель косил,
Тот дед седоволосый держать его научил.
Мозоли кровавые натёрлись у Егорыча с косы,
Бабы тут припёрлись, суют свои носы.
Егорычу обвязали мозоли лопухом.
Спасибо от него ждали, он сказал: «Потом».
Сел на свою возницу, поехал снова в стан,
Ломает в колеснице спицу, меняет сразу план.
Растреножил лошадь, сел на неё верхом.
Поле словно площадь, скачет с матюком.
Ну кто из нас не знает русского словца,
И кто у нас не ругает Илюшку Мудреца!
Ведь мат — такая штука: зацепишь языком,
И летит тут, сука, он изо рта тайком.
Все его услышат, даже стар и млад,
А потом даже повторяют, и этому не рад.
Ведь он сорвется, сука, с любого языка,
И кроешь всех тут матом, и даже мужика.
Мужик нерасторопный запомнит всё подряд
И будет потом как муха с матом повторять.
Русская словесность настолько велика,
Что есть нам чем гордиться за русские слова.
Язык ведь наш великий и русские слова,
И всё запоминает наша голова.
И вот Егорыч скачет с матом и верхом,
От мозолей плачет, машет всё платком.
Смазывает слёзы со щеки на лоб.
Впереди там речка, а на речке плот.
Переехать речку надо бы ему,
И канатом тащит плот на своём горбу.
Руки все кровавые, в мозолях у него,
Станут потом шершавыми, как само сукно.
От жизни крестьянской меняешься ты сам,
От забот, от нужды — видно по глазам.
Но скоро будет время, забудешь обо всём
И побежишь по девкам даже босиком.
И рожь заколосится, как в прежние года,
И будет тебе сниться детство иногда.
А рожь давно убрали, скирды не стоят.
Трудодни всё ставят, платить всё не хотят.
Свадьбу отыграли мы деревней всей,
Все ноги оттоптали, желали малышей,
Чтоб была полна избушка, словно огурцов,
Чтоб жизнь была у них, как кружка, словно до краёв,
Чтоб друг другу уступали в счастье и в беде,
Чтобы радость они узнали, но только не в слезе.
Снова обсуждают мужики прошлогодний снег,
Зима запорошила, не оставив след.
Обмолотят рожь золотую,
Будет лежать в хлеву.
Сделают тесто вкрутую,
Превратится оно в муку.
Испекут из неё чёрный хлебец,
Подадут его на стол.
Кто-то хлеб тот ножом режет
И кушает его тайком.
Не стыдитесь вы чёрного хлеба,
Вырос он на золотых полях.
Но в России есть такое место,
Где его свиньям дают в сенях,
Где его просто бросают на землю,
Где его просто курам дают.
Не кидайте вы хлеб на землю,
Я вас об этом прошу.
Не бросайте его вы в помойку
И не дайте ему плесневеть.
Хлеб к столу берите вы в меру,
И не дайте ему вы стареть.
Не бросайте хлеб, ради бога,
Положите его на стол,
И вы увидите, как сама природа
Глубочайший вам сделает поклон.
У леса ушки на макушке. блестят от солнца лишь
верхушки,
И снег лежит тут на макушке, лежит, сверкает снег.
Бежит лиса, сверкая мехом. сидит глухарь ещё под снегом
И ждёт ещё, когда над лесом солнышко взойдёт.
Но солнце лишь макушки освещает, и снег игристый всё
сверкает,
И под солнцем он не тает, а лишь слегка блестит.
Солнце освещает лишь макушки.
Бежит заяц по опушке.
Сверкает снег лишь на опушке, сосульки тонкие звенят.
Но вот поднялось ночное диво, вокруг стало так красиво.
Ели снежные стоят и от солнца всё горят.
Опушка залилась вся светом, под солнцем снег ещё горит
И ель прекрасная блестит.
Лежит и блещет лёд хрустальный, на солнце словно он
зеркальный.
Сосульки пьяные висят и под солнцем всё звенят.
Идёт тут зимний перезвон, глухарю тут дали трон,
И сидит на ели он, посылает всем поклон.
Белый снег летит, порхает, на опушку оседает,
Заметает он следы, заяц прыгает в кусты.
Бедный волк по лесу рыщет, он себе добычу ищет,
Видит заячьи следы и бежит скорей в кусты.
Лязгнул он своим тут зубом и глумится уже над трупом,
Зайца бедного жуёт, а ворона всё поёт.
Вот накаркала беду, одни уши я несу.
Глухарь на опушку опустился,
Хвост веером у него распустился.
Стая птичьих голосов,
Не вспугнёт его никто.
Наш глухарь токует горлом,
Он живёт в лесу кедровом.
Созывает он на ток,
Кто по-прежнему влюблён.
И слетелись кедрачи
И токуют до ночи.
Звон идёт, глухарь токует,
Он свою голубку любит,
Машет крыльями: «Пора,
Ждёт с тобою нас заря.
Будем мы встречать восход,
Будем ждать с тобой приплод».
Улетает снег с дымкой весенней,
И осенний идёт листопад.
Запорошила осень дождём серым,
И сейчас идёт снегопад.
Снег идёт, кружится с метелью,
А я всё стою одна,
И только с весенней трелью
Кто-то полюбит меня.
Пусть весна подарит мне радость,
Небо звёзд и трель соловьёв.
До весны осталась лишь малость —
У порога только лёд отколоть.
Ой ты, Русь моя, золотые твои купола.
Звонари на колоколах играют,
От трезвона летит земля.
Звон летит от набата,
Дышит вся земля и родной уголок.
И земля моя даже слышит,
Как завязываю на ней узелок.
И проснётся земля от трезвона,
По колоколу я бью языком.
Ждёт земля от меня поклона,
Помолюсь за неё я потом.
Помолюсь, упаду ей в ноги:
«Ты прости меня, землица-мать».
До утра буду бить поклоны
И молитвы ещё читать.
Не сойду я с этого места, пока, Родина,
Ты меня не простишь
И в большом своём застолье
Меня водочкой ты угостишь.