Рубрика: Откровения (2016)

Я хочу вам рассказать про одиночество,
Когда некому своё сердце отдать,
Когда сердце щемит от пророчества
И всех посылаешь в какую-то мать.
Видеть ты никого не желаешь,
Водки стакан ты греешь в руке,
Мышцами скул ты играешь.
Никто не поможет тебе в этой беде.
Одиночество приходит нежданно-негаданно,
Одиночество заползает в душу тебе,
И хочется тебе, чтоб было счастье заказано
И принесли на подносе в сладком вине,
Чтоб лилось оно сладостно, медленно,
Чтоб от счастья не смог сойти с ума,
Чтоб позавидовало тебе само одиночество
И чтоб по одиночеству страдала только тюрьма.

Одиночество опять обнимаю,
От одиночества сердце болит.
Одиночество опять я ласкаю,
От одиночества сука скулит.
От одиночества дверь открываю,
Может, вдруг кто-то зайдёт,
И лист календаря я срываю,
Меня давно никто не зовёт.
С одиночеством хожу я по саду,
С одиночеством хожу я в кино,
А время идёт, одиночество рядом
Меня обнимает опять.
Но в жизни моей будет порядок,
Если найду, кого сердцем ласкать.

Зара! Милая моя, ты моя отрада,
Мои кости не собрать,
Где моя ограда?

Готов взорвать весь мир с трибуны,
Готов всему миру доказать:
И для тебя я золото добуду из недр земли,
И если даже будешь ты меня ругать,
Своё сердце тебе отдам на части,
Тебе отдам его всего.
И мне бы в руки только снасти,
Моей ты будешь всё равно.

Свой след оставлю я на этом свете,
Его оставлю без следа,
И только луч свечи при свете
Ждёт, когда зажжётся новая звезда.
И я взойду при свете солнца,
И радуга будет гореть, как ореол.
В руках моих будет солнце золотое
И в небе буду я парить, как золотой орёл.

Как хорошо, прекрасно жить,
Любить, страдать, переживать!
За это всё готов отдать.
Тебя любить такое наслажденье,
И наслаждаться вновь и вновь,
И ты в моей жизни упоенье,
И закипает в сердце кровь.
Тебя люблю, хочу признаться,
Тебя хочу как никогда,
И в этой жизни никогда не расставаться.
И пусть горит твоя звезда,
И пусть горит лесное пламя,
Костёр несбывшихся надежд.
Тебя люблю, как наше знамя,
И лишь любовью моё сердце режь.

Лежит на ладонях ветка сирени,
Свой аромат она нежно издаёт.
И хочется мне
к ней прижаться губами
И ветку сирени тут же раздеть.
Я знаю, она не будет против,
Если буду её раздевать.
Я знаю, она не будет против,
Если её я буду ласкать.
Захмелеет ветка сирени
От ласк, от любви, что дарю.
Я подарю ей фиалок букетик
И скажу: «Тебя я люблю».

Огурчик, огурчик, солёный огурец.
Запустил иглу в вену, и настал писец.

Палата двадцать шесть, пьяная такая,
Палата двадцать шесть стоит давно хмельная.
Бегают коляски прямо в кабинет,
Бегают коляски прямо в туалет.
Все сидят кружочком, подпевают в такт,
Все сидят кружочком, а у нас азарт.
Сало нарезное всё пищит в хлеву,
А без хлеба сало есть я не могу.
Помидорчик спелый на столе лежит
И в зубах огурчик прямо дребезжит,
Водку мы стаканами пьём за поворот
И чувствуем себя танками, едем мы напролом.
Жареная картошка летает по столам,
Я кричу: «Антошка, давай напополам!»
Чесноком заправлена, молоком ещё,
И картошка славная, жарим мы ещё,
Раздаётся запах, славный аромат.
Ищем по карманам деньги мы опять.
Пусть судьба-разлука разлучила нас.
Жизнь такая штука, сблюёшь ты в унитаз.

Стоят в палате восемь коек, восемь белых покрывал.
Стоят в палате восемь коек, и каждой койке дверь я открывал.
Их привезли однажды ночью, и бинтовали каждый день.
Их привезли однажды ночью, и я ходил за ними словно тень.
Но время шло, они лежали, вставать им было не с руки,
И к ним коляски прискакали, надели на ноги носки.
Бежит коляска по колёсам, толкают руки что есть сил,
Коляска эта спешит к розам, что я когда-то подарил.
Они давно уже завяли, засохли от её слёз,
Но надежду не отняли, и не удержит даже трос.
Толкают руки что есть мочи, толкают руки от себя,
И лишь коляска стоит ночью, когда стою я у руля.
Бегут колёса по асфальту, спешат они к своей судьбе,
И не хватает только мату взорваться выхлопной трубе.

Я знаю, твоим никогда я не буду,
Не буду твои груди ласкать,
Но я тебя не забуду
И буду тебя вспоминать.
Тот вечер, в который мы были,
Где мы танцевали с тобой,
Где мы друг друга любили,
И ты целовалась со мной.
Меня обнимала, ласкала
Мне говорила: «Милый мой»,
А потом другого искала,
И он целовался с тобой.
Не выдержал я этой муки —
Тебя делить на двоих,
Ушёл я к суке, к разлуке,
Вас оставил одних.
Пусть другой целует тебя
И моё сердце только страдает,
Потому что целуешь его не любя.
Пусть твоё сердечко только икает,
Пусть заноет оно от тоски,
Пусть оно волком завоет.
В поле взойдут колоски,
Колоски любви и страданья,
Колоски жаждущих встреч,
Колоски слёз и рыданья,
Колоски обманчивых мечт
И сплошного одного ожиданья.

Я так хочу к тебе прижаться,
Сказать, что я тебя люблю,
Но я хочу и разобраться
В своих чувствах — я горю.
Тебя я вижу — слёзы блекнут
И дребезжат морской волной,
И пусть они меня зарежут,
Но буду всё равно с тобой.
Но ты молчишь, уходишь в море,
Уходишь в глубину морских глубин,
И остаётся мне быть в дозоре
И охранять покой морских пучин.

Жду красавицу Зару, жду приезда её.
Мне бы такую отраду, чтоб сердцем нырнуть бы в неё.
Сердце моё верещит, сердце моё болит
Сердце моё страдает, хочет тебя лишь любить.

Умерла старушка. Слёзы льёт она,
Старая избушка, живёт теперь одна.
Крыша прохудилась, солома трепещет,
Даже мышь в соломе, и та уж не пищит,
Обвалились стены, мохом вороша,
За избушку эту не дадут гроша,
Печка обвалилась, словно в серебре,
Сажа просочилась, хочет быть в тепле.
Не починят руки тот обветший пол,
И никто не сядет уж за старый стол.
Заросла избушка крапивой, лебедой,
Лишь одна кадушка плачет над бедой.

На рассвете вижу солнце, смотрит прямо мне в окно,
И красавица берёза просыпается со мной.
На тебя гляжу, берёза, глаз своих не отвести.
И в берёзе столько сока, может он с ума свести.
Наслаждаюсь этим соком и берёзой заодно.
Прошибает, словно током, шлю красавице письмо,
В том письме пишу я сразу, что скучаю я по ней,
По варенью хлебом мажу и хочу приехать к ней,
И хочу отпить я сока, на груди её лежа,
И не хватает её тока, в поле лишь стоит межа.
И берёза отвечает: «Милый мой, ты не грусти»,
И в письмо в своё сажает свою верность и цветы.

Меня мучает боль и сердце болит,
Только поезд ушёл, самолёт не летит,
Отшумел берёзовый лес с осенней листвой,
И медведь в берлогу залез с зелёной хвоёй,
Белка запасы себе припасла,
Где-то голодная бродит лиса,
Где-то волк в лесу промышляет,
Что-то ворона в лесу замышляет —
Каждый занят делом своим.
Для тебя я стал словно чужим.
Между нами стена наступила,
И в морозы наши чувства остыли.
Но ты не уехала, а просто ушла,
И в глазах моих слёзы застыли.
В нашей жизни сложно и так,
В нашей жизни мерещится счастье
И готов любить тебя я в любое ненастье.

Смешно, наверное, всем, что я тебя люблю.
Смешно, наверное, тем, что жизнь я тороплю.
Осталось мне немного в этой жизни жить,
Осталось мне немного тебя одну любить.
В жизни ошибался я порой не раз
И с теми расставался, и уходил в запас.
Но вот тебя я встретил, я понял, что она.
Не мог тогда предвидеть, что я влюблюсь в тебя
Седина на шее, коляска подо мной.
Меня бы гнать бы в шею, а я быть хочу с тобой
И любить так сильно, чтобы ты могла обнять
И от поцелуев только лишь стонать.

Моей дочери Варюше.

В 90-е годы был период в моей жизни —
есть было нечего!

Захлебнулся детский плач. Мама милая, купи калач,
Очень кушать я хочу, пальцы я себе сосу.
Я не ела уже три дня, у соседки готовится стряпня,
Будут гости, там и пир — позавидует весь мир,
Будет там вино по блату, будет много шоколаду,
Будет чёрная икра, что осётром рождена,
Будет там балык из сёмги. А соседка обгладывает кости.
Колбаса лежит хмельная, и копченая и такая,
Гости купаются в жиру, едят красную икру,
Пьют вино, едят и сало, им всего всегда — им мало.
Девочка смотрит в окно, на дворе уже стало темно,
А разгулье всё идёт, льётся красное вино.
Не считают они бабки, льются слёзы у гадалки,
Что ей нечего поесть, нечем дочку ей отвлечь.
Пир идёт, столы ломятся.
Как бы мне к столу подкрасться,
Чтоб для девочки стащить два кружочка колбасы,
Хлеба ей немного взять и ей, конечно, всё отдать.
Я подкрался незаметно, взял то, чего хотел,
И пулей к девочке полетел.
Она дрожащими руками взяла кусочек колбасы,
Своими грязными руками хлеб ломала на куски,
Она сказала: «Это маме, ведь я её так люблю,
А это папе, его очень удивлю».
Она отнесла кусочек маме,
И папе тоже она дала,
И ела она картошку в сале,
Что оставила для себя.

Тропинка, бежала она через лес,
Берёзка кричала, а он, сука, залез,
Одежду сорвал её догола,
Член свой засунул. Трещала сосна,
К небу она свои ветки вздымала,
Но этой паскуде этого мало.
Он издевался над ней как хотел,
Взял своей палкой в дупло к ней залез,
Она кричала от боли, просила слезой.
Деревья молчали, а он заводной.
Взял свой член засунул ей в рот,
От этого даже плакал маленький крот.
Не скоро поляна травой зарастёт,
Не скоро поляна травой порастёт,
На том месте, где она умерла,
Выросла яблоня, куда хожу теперь я.

Река текла, река спешила, верховья гор покинуть она решила,
Она бежала без оглядки, как будто ей огнём жгли пятки,
Она бежала от огня, и это значит — от меня.
Огонь преследовал повсюду и громоздил каменьев груду:
То поставит ей скалу, думал я, что я умру,
То поставит ей пещеру, и давай нести химеру,
То поставит ей обрыв, и давай реветь внадзрыв,
То поставит котлован, а под ним такой обман.
Там ущелье громоздилось,
И поверьте мне, это даже не приснилось,
Это было наяву. И ещё вот что вам скажу:
Та река ушла набегом, не к ковчегам, не к печенегам,
Убежала в море, там, где живёт Омар Хаям.

Много стихов мною написано,
Много ещё напишу,
Но в жизни своей любви ты не видела —
И об этом тебе я пишу.
Я сижу и скучаю, тебя рядом нет,
Я сижу и страдаю, стоит в вазе букет,
Его я сделал своею рукой,
Чтоб для тебя был он такой дорогой
В него я вдохнул свои чувства, любовь
Чтоб в тебе заиграла, моя горячая кровь.
Но эти чувства, ты их не гаси,
В них много тепла, любви и доброты.
В дождь нам не нужны никакие зонты,
Моя любовь нас с тобою накроет
И никакой поток нас с тобою не смоет.
Мы будем крепко лежать на плоту,
С тобой хоть куда я поплыву,
Готов уплыть на северный полюс.
И я знаю одно: без тебя я не смоюсь.
Я готов увезти тебя даже туда,
Где утро встречают одни поезда,
Где солнце всходит на пике Луны
И где ты можешь видеть только прекрасные сны.

Заре

Я шлю привет из Ленинграда
И отсылаю его в Москву,
И от солнечного каскада
Тебе о Ленинграде расскажу
Мой город самый лучший,
Во всём мире нет его.
Мой город, самый сильный,
Прекраснее всего.
Было здесь болото в далёкие века,
Пришёл Пётр Великий,
Поставил град Петра.
Потом его ознаменовали
В город Ленинград.
И я приехал в этот город,
И этому был рад.
Река здесь быстрая, Невой её зовут,
Такая живописная. Колокола здесь бьют.
Набережные здесь гранитные
Спускаются к Неве
И словно серебристые, плещутся в воде.
Пушка бьёт фонтанами в двенадцатом часу,
А я сижу со стаканом, и чай из него я пью.
Обо всём тут не расскажешь
И красками не смажешь.
Лучше посмотри
И мне привет пришли.

Красный бархат заката спустился на солнечный луг,
Красный бархат заката, слёзы пускал он в пруд,
Был он влюблён в берёзу, берёзку любил одну,
Страстно любил он берёзу, слёзы купались в пруду.
Вечером приходил он к берёзке, цветы всё время дарил,
Любимой своей называл он, любовью своей серебрил.
Ласкал её ветки, любовью ласкал её нежную грудь.
Куры даже в клетке не могли спокойно уснуть.
Но вот однажды вечером не пришла она.
Бархат золотистый, ждал он до утра.
Он был такой лучистый, что сводил с ума.
Всё осина клеилась, гладкая сама,
И сама надеялась, будет он моим,
Для берёзы будет он совсем чужим.
Бархат ждал берёзу, лишь её одну,
Говорил осине: «Я её люблю».
Утро разгорелось, не пришла она,
У бархата заката падала слеза.
Нет его берёзы, умерла она,
Бедную берёзу молния сожгла.

Летит граната из окопа,
Чеченцы мёртвые лежат,
Но как же им встать охота,
А не лететь под облака.
Граната прилетела точно,
Попала в цель, куда кидал,
И дали мне медаль заочно,
Сержант приказ тот отослал.
Чеченцев тех похоронили,
Как подобает шариат.
Но сколько русских умертвили —
Об этом, суки, они молчат.
Мы не издевались над их телами,
Мы по традиции войны
Доказывали своим делом:
Покойники нам не нужны.
Мы отдавали эти трупы,
И трупы смердели так, что лез в петлю,
И лишь когда играли трубы,
Мы отдавали честь. Кто лёг в войну,
Лежат ребята в тех могилах,
Лежат они в цинковых гробах.
И только плачут на могилах
Солдаты, что потеряли мать.

Хочу остаться с тобой, чтоб ветер наш след не унёс,
Чтоб слёзы не лились рекой,
Чтоб счастье охранял наш рыженький пёс.
Его мы с тобою назвали Кармэн,
Пёс прыгал, скакал,
И после чего мы гадали
И мы свои тапки искали.
Он прятал их без разбора, грыз каблуки твои,
И мы находили возле забора отгрызанные шнурки.
Но время шло, ты изменилась, Кармэн совсем подросла,
И в поле рожь колосилась, а рядом гречиха росла.
Кармэн бегала в поле, она собирала пыльцу,
И было большое застолье, где ты улыбнулась ему.
Я видел, как ты улыбалась, глаза пожирали его,
И очень громко смеялась от нелепых шуток его.
Вот вечер настал, пора расходиться,
Глаза погрустнели мои —
Лишь стоило мне к тебе прикоснуться,
Из глаз брызнули слёзы твои.
И понял: любовь пролетела и чувства уже не вернёшь.
И понял: любовь улетела. Кармэн, ты всё кости грызёшь?

Берёзы шумят, почки раскрылись,
Этой ночью вы мне приснились.
Не ждал и не думал о вас.
Вновь отодвинули меня прямо в запас.
Ездите вы на карете, а я хожу пешком,
Ездите вы на кабриолете, а я хожу с рваным носком,
Вам открывают двери, стелют вам ковры на полу,
Мне бы такой чести, да я за это умру.
Мне не стелют дорожки по трапу,
Не подают в бокалах вино,
Да мне бы хорошую карту и увидеть твоё бы лицо.

Берёзы шумят надо мною, почки раскрылись давно,
Влюбляюсь только весною, и белка лезет в дупло.
Берёзы осыпают любовью, радуга с неба глядит.
С ними влюбляюсь я ночью,
а с радугой — когда рак засвистит
В них чувствуешь нежность, заботу,
В них чувствуешь любовь, доброту.
Мне бы такую работу, чтоб видеть прекрасные сны.
В берёз я влюбляюсь весною,
Когда любовь набухает в грудях,
Когда руками берусь я за землю
И страсть играет в сердцах!

Моя любовь к вам не погаснет, как не погаснет тот огонь,
И лишь я вам одной подвластен, хочу лечь у ваших ног,
И обниму я ваши ноги, и расцелую до колен.
Поверьте, молчать уж нету мочи,
Хочу попасть я только в плен,
Хочу, чтоб вы меня пленили, ласкали, нежили, любили,
Чтоб приносили утром чай, в обед чтоб кофе приносили
И обо всём меня просили.
А я в ответ беру перчатки, и достаю свой пистолет
И добираюсь я до чарки, и тут играет мой кларнет,
И мы сплетаемся, как две лианы, как две змеи, в клубке кружа.
И нас увозят сразу сани, на свежем воздухе стоит межа,
И с вами мы зимою мчимся навстречу утренней зари.
И с вами мы в зарю ворвемся, пока на ней горят огни.
Я вас люблю, любить и буду,
Как Пушкин говорил тогда,
И летом я вам снег добуду,
Что позавидует зима.

Я много стихов написал для дочки
И много ещё напишу,
Но для сына не ставлю точки
И на помощь всегда к нему спешу.

Свой путь пройду я до конца,
С терновым я венком.
И пусть не будет мне венца
И льётся кровь моя вином,
Я всё отдам тебе на свете
И даже жизнь свою любя,
Чтоб ты жила на этом свете
И только помнила меня.
Своим я детям пожелаю,
Чтоб жили долгих, долгих лет,
И я всегда за них мечтаю
И им сыграю я сонет.
Моя любовь к ним расстелется,
Накроет счастьем что есть сил,
Играет в небе лишь зарница,
И я у Господа просил:
Господь любимый, дай свободу,
Чтоб над детьми я смог летать
И лишь в плохую непогоду
Своими крыльями мог их накрывать,
Над Зарой чтоб всегда летая
И Господу я припадая,
Лишь за неё я попрошу,
Чтоб она цвела, смеялась, пела,
Чтоб жить она всегда хотела,
Чтоб дети были вместе с ней
И старость чтоб была при ней.
.

Я подарю тебе всю планету, чтоб только любила меня.
Возьму я карету, и поеду я от себя.
Ты только люби меня своим сердцем,
Руками своими меня обнимай,
И чтоб любовь моя не была перцем,
Мою любовь всегда поливай.

Колыхаются груди, как два поплавка,
Они настолько красивы, что не видно лица.
Они затмевают весь белый свет,
Так и хочется взять и достать свой кларнет
И этим кларнетом войти в сердце твоё,
И любовь заиграет, как и сердце моё,
И будем мчаться, как на торпеде,
И будем лететь, как на ракете,
И запоём мы песню любви.
Только после этой ночи меня не буди.

Кружатся диски в стиральной доске, кружатся мысли в моей голове,
Кружится лист осенней порой, кружится снег, заметает следы.
Зима пришла совсем нежданно, её совсем никто не ждал.
Хочу сказать, и вот что странно, ей белый снег салютовал.
Она улыбку растянула, морозы были по плечо.
Дыханье ветром затянуло, что мне стало горячо,
Она улыбалась сильным ветром, метель взяла и с ума сошла,
И я бежал за белым снегом, метель, взяла и в лес ушла.
Зима покрыла все деревья серебристым серебром
И расстилалась белым снегом, мохнатым, шерстяным ковром.
Сидя на печке, ветер кружит, и чай горячий с мятой пью.
Вдруг зима меня полюбит, а я в постели ещё лежу.

Колыхаются груди, как два поплавка.
Они настолько красивы, что не видно лица.
К этим грудям я мгновенно прильну
И от радости счастья пущу я слезу.
Их я буду ласкать, их я буду любить
И от нежности к ним буду скулить.

Я люблю твои родинки под нижней губой,
Их в раю не увидишь, только с тобой
Я забрал бы к себе тебя в рай,
Но дверь не открыть мне в этот сарай.

Я жду ответа, днём и ночью,
И жду, когда ко мне придёшь.
И лишь одно я знаю точно,
Что пуговицу ты мне пришьёшь.

Я хочу своими руками тебя так сильно-сильно обнять
И хочу своими губами тебя так нежно я целовать.
Оглянись, ты же видишь, я рядом стою, сердце своё тебе подаю,
Чтоб оно тебе ночью светило и дарило тебе ночью тепло,
Чтоб любовью тебя согревало и ласкало тебя до утра,
И чтоб тебе всегда было мало моего большого огня.
Но время летит без остановки, и некогда тебе оглянуться назад,
Впереди тебя ждут сладкие грёзы,
А я остаюсь эту горькую воду хлебать.

Я строю дом себе из брёвен, в коровнике живёт свинья,
И надо мной петух горланит, и куры на жёрдочке сидят.
А тут свинья опорожнилась, вонь, хоть из дома убегай,
Ведь надо ж так вот получилось, я не построил ещё сарай.
Ещё корова отелилась, бычок дёргает соски,
А тут соседка напросилась, и я давай скорей менять портки.
Соломой лежит матрац набитый, подушка пахнет молоком,
А я лежу, такой разбитый, соседка машет топором.
Её рубил, колол я ночью, и курам не давал я спать,
Свинья подглядывала за нами, что потом давай икать.
Всю ночь, с соседкой любовью занимались,
Петух от страсти даже взмок,
И утром с нею мы расстались, и дверь закрыл я на замок.

Я душу русскую люблю, с хлебными полями,
И к ней всегда домой спешу с рваными штанами.
Кто виноват, что я такой, родился с волосами,
И что стал я заводной, всегда дерусь руками.
Повздоришь с русским мужиком с крепкими зубами,
И окажется потом: идёшь с рваными штанами.
Русский люд такой простой, что после драки машет
С тобой всегда пойдёт в кабак, где тебе в харю вмажет.
Я душу русскую люблю, она проста в народе,
И никогда не разлюблю, даже при плохой погоде.

Я на балу вас увидел, не мог от вас глаз отвезти,
И в своём сердце слышал: вас не люблю, прости.
Не стал вас тогда дожидаться, уехал в деревню к себе.
В других тогда стал я влюбляться, не стал вспоминать о тебе.
И вот однажды по полю иду, где дуб седовласый стоит.
Вы собирали ромашки, и в небе ястреб парит.
Я обмер в испуге, а вдруг это не вы, но вы подошли и слуги,
И вы мне сказали, что это вы!
«Зря вы тогда уехали, искала я вас на балу.
Сейчас я к тётке заехала, держите меня, а то упаду».
Дрожащий рукой вас схватил я, и на дубе запел соловей.
И мне хотелось губами к вам прижаться скорей.
По полю мы долго гуляли, а слуги сидели в лесу.
Я подошёл к вам сзади и сказал: «Я вас прошу,
Будьте моею женою, я вас так давно безумно люблю».
У вас потекли ноги, и сказали: «От счастья сейчас умру».
И для нас с вами стали короткие ночи,
И по утрам нам пел соловей.
И хочу вам сказать, я люблю вас очень!
Так целуйте меня скорей!

Я вижу вас в гулянье сада, и в белом платье были вы
Хочу сказать, вы как фарада,
Мои глаза и сердце в вас только влюблены.
Как я хочу прижаться сильно, вашим милым, нежным ртом
И целовать меня так нежно, и к вам бегу я босиком.
Увидев вас, глаза блестели, покрылись счастием любви,
Но прикоснуться к вам не смели, и вы решили тогда уйти.
Я вслед смотрел, дыханьем нежным, и ждал, что повернётесь вы.
Берёзы лист спускался безмятежно, и вы на цыпочках ушли.
Слоняюсь я давно по саду и жду, когда придёте вы.
Хочу сказать вам, что я люблю вас как фараду,
Но вы сегодня не пришли.
Осенний лист давно уж в куче, садовник граблями метёт,
И надо мной сгустились тучи, и я гляжу: она идёт.
Во мне тогда душа запела, запел на ветке соловей,
И на меня она глядела, чирикнул где-то воробей.
Я подошёл и обнял нежно, в губы её поцеловал
И ей сказал, вы так чудесны, и вам об этом я рассказал.

Губы на губы, слеза на слезу,
Тебя я забуду и себя разбужу.
Нет больше сердца, не надо любить,
И слёз мне горячих не надо уж лить.

Сотрётся время, сотрутся грани,
И лист осиновый дрожит,
И больше ты меня не вспомнишь,
И время больше не спешит.
Пройдут года, и ты забудешь,
Лишь время будет помнить обо мне.
Других поклонников добудешь, цветы они несут тебе.
Не будет больше тех корзинок, которые тебе дарил.
И рубят лес из-за опилок, тебе в постель их приносил
Не будут сыпать фейерверка,
И серпантин, не будут класть
И ставлю я в саду отметки,
И ямы буду засыпать.

Обрезали крылья, сломали ноги,
Выбросили тело, а также ошмётки.
Нет больше крыльев, а также души.
Вырезали сердце, разложили в мешки,
Кровь рассовали по колбам, по банкам,
По голове моей проехали танком.
С земли уже нечего больше поднять
И мне остаётся тяжело лишь вздыхать.

В осеннее утро дождь моросит,
В осеннее утро дождь холодит.
Как же сердце болит, изнывает от боли!
И журавль летит, помощи просит,
Как он устал в этой жизни лететь.
Я бы дал ему пьедестал,
Чтоб он мог дальше лететь,
Я бы ветер послал, чтоб его он унёс,
Облака разогнал, и поставил утёс.
Пусть на нём отдохнёт, воду попьёт,
Пусть на нём отдохнёт, и сил наберёт.
Пусть он дальше летит навстречу заре,
Пусть он с ней посидит, как в янтаре,
И расскажет он ей, как он летел,
И расскажет он ей, как долетел.
Я не буду мешать ни ей, ни ему.
Пусть они шепчутся, а я лягу, посплю.

Моё сердце валялось на дороге.
В нём не было больше любви.
Оставил её в чёрной колоде,
А сердце оставил в груди.
И вот оно бьётся с печалью,
Слёзы катятся вниз.
Я бы укрыл его шалью,
Вот только мешает карниз.
Я бы окутал бы сердце
Любовью и шалью его,
Но нет у меня сердца,
И не сделать мне даже вдох.

«Кто я? Что я? Только лишь мечтатель»,
Синь ночей сжигающий во мгле.
И тебя люблю я очень, кстати,
Всех сильнее на большой Земле.
Я хочу к тебе прижаться,
Говорить сладкие слова,
С тобою нежно целоваться,
И чтоб на твоих коленях моя лежала голова.
Я так хочу с тобой быть нежным,
И чтоб по телу твоему пробежала дрожь,
Хочу я быть твоим бессменным.
В моих словах ты не услышишь ложь.
Хочу с тобой любовью заниматься,
Хочу любить тебя всегда.
И каждый раз в любви тебе признаваться,
Пока горит моя звезда.

Мокрый дождь идёт по лужам,
По асфальту всё стучит,
И никто не лезет в душу,
И слеза уж не слезит .
Только осень засыпает
Своей листвой мои следы
И дождями поливает
Мои сказочные сны.
Растворилось счастье в небе,
Улетело в небеса.
Но я знаю, ты есть на свете,
И за зимой придёт весна.

Любил и я, ребята, женщину одну.
И расскажу, ребята, как от неё ушёл в пургу.
Метель мела так сильно, сметала всё вокруг,
И снегом заметало, сорвало с моря струг.
Месяц из-за снега не мог увидеть я,
И я ходил по снегу, по кругу, как змея.
Одни кругом сугробы, равнины и поля,
И не найти дороги. Услышал запах я.
Запах доносился, с поля ветер дул,
Дом заколосился, мычал в том доме мул.
Долго я стучался, никто не открывал,
В доме свет зажёгся, и я сильней стучал.
Ворота мне открыла женщина одна
И долго говорила, что живёт одна.
Я попросил погреться и кипятка ещё,
И мне пришлось раздеться, и снять с себя пальто.
Она растопила печку, поставив самовар.
Я вышел на крылечко, втянувши самосад.
Когда зашёл я в избу, самовар свистел,
Кот сидел на печке и на меня глядел.
Налила мне чаю, хлеба мне дала
И кусок от сала отрезала она.
С голодными глазами бросился нагой,
Сало в рот запихивал своей рукой,
Голодными зубами сало хлеб кромсал
И пальцы от жира все сидел лизал.
И наевшись вдоволь, и напившись чая,
Обронил я слово, словно невзначай.
Как так получилось, что живёт одна?
Почему случилось, что живёт одна?
Локоны белёсые светились на свету,
Реснички белоснежные затмевали тьму.
Всё кругом играло, и огонь в печи.
Моё сердце засверкало в кромешной той ночи.
Расскажи мне, девица, про свою судьбу
Расскажи мне, девица, про свою беду.
Ту, что принял я за женщину, девицей была.
У неё свисала белая коса.
И румянец, носик — всё как на подбор.
Завалился набок у неё забор.
Починить бы надо, некому поднять,
Нет мужской тут силы, чтобы столб вкопать.
Потекла речка, и потёк рассказ,
И поплыла свечка прямо на закат.
Бледными глазами смотрела на меня
И из глаз её брызнула слеза.
Нежными руками вытер слёзы ей,
Чёрными усами потянулся к ней.
Отскочила от меня
И пропала тут же у неё слеза.
Широкими глазами смотрела на меня,
С испуганными руками тряслась тогда она.
Я сказал не трону, не трону я тебя.
Завязалась в узел белая коса,
Еле успокоил я её тогда.
В печку я подбросил берёзовые дрова.
Покатились снова слёзы у неё рекой.
У реки стоят утёсы, ушёл ненаглядный мой,
Он нашёл себе другую, с мельницей в руках,
Ест он кашу там чужую, мясо дёргает в зубах,
Хлеб ломает ломтями, не режет его так.
Слёзы стоят комьями, не вытащить за так.
Я подброшу ещё дровишек, вышел на крыльцо,
Закурил я самосаду и обжёг лицо.
Покурив ещё немножко, за собой закрыл я дверь,
На неё гляжу в окошко, жалко стало мне её теперь.
Посмотрел на дом добротный, посмотрел я на сарай,
Посмотрел на двор я скотный, захотелось прямо в рай.
Взял топор, ещё рубанок и поставил ей забор,
Из оконных рамок соорудил ей огород.
Тихо теплится пшеница, из печки валит дым,
По крыше бегает куница, завалился на бок дрын.
Та метель кружится где-то, снег давно я откопал.
И слеза уж не слезится, с той девицей на печке засыпал.

Мокрые слезинки падали с куста,
Белые росинки жались у крыльца.
Плакала рябина горькою слезой,
Плакала калина солёной белизной.
Увядает старость, молодость прошла,
Отрываешь дни, как лист календаря.
Жизнь проходит мимо, в старости она.
На лице морщина не даёт мне сна.
Сединой покрылись волосы мои,
Лишь глаза остались, как в былые дни.