Рубрика: Женская доля (2016)

Дождь идёт и капает на листья, серая ворона мокнет под дождём.
Под дождём шепчутся берёзы, серая ворона ждёт,
когда дождь пройдёт.
Вот сорока мимо пролетела, прячется сорока от дождя,
И под крышу дома залетела, ждут её там дочки, сыновья.
Воробьи спрятались под зонтик, не намочит теперь их дождь.
Гроздья у рябины тоже мокнут,
и на гроздья калины дождь падает всю ночь.
Дождь пройдёт, и скоро, знаю, радуга висеть будет надо мной.
И только серая ворона будет мокнуть и заглядывать мне в окно.

Здравствуй, друг ты мой прекрасный, уже не спишь,
а месяц ясный
Светит звёздами в окно и глядит он сквозь стекло.
Я проснулся на заре, когда заря ещё спала.
Заря вставала утром рано, ласкала лес своим дурманом.
Туман по берегу всё полз, и петухи уже запели,
и соловьи на ветке пели.
Пора, голубушка, вставай, заправь скорей свою кровать.
Попьём мы чаю мы с тобой, и чай цейлонский, заварной
Служанку нашу попросил, в беседку вас я пригласил.
Вы так, Мария, так мила, вы так красива и нежна.
Любуюсь вашей русой я косою, и кожи нежной аромат,
Сияньем ваших чёрных глаз, они сияют как алмаз.
Хочу я ваши руки целовать, свою любовь лишь вам отдать.
С Марией жили мы в хоромах с прекрасным видом над Невой,
По пастбищам ходили там коровы, садилось солнце за рекой.
У нас был пёс легавой масти, его мы звали Артамон.
Он был такой окраски, сливался с зелёной он травой.
И с ним ходил я часто на охоту, и любовался я ночной звездой,
И, приходя домой с охоты, я любовался лишь женой.
У неё руки словно мрамор, и белоснежны, и тонки.
В халате я ходил, и руки всегда в карманах её всегда я находил.
Мария, стройная берёзка, и стан величавый, какая грудь!
Готов сравнить свою берёзку с красивым камнем изумруд.
А голос ровный и степенный, как ручеёк в реке журчит,
И не был никогда надменным, и песня жаворонка летит.
С Марией жили мы три года, пылинки я с неё сдувал,
И не было у меня тревоги, отец её нас в храме обвенчал.
Мы с ней всегда везде бывали и заводили шумный спор,
И в карты мы с ней ещё играли, и двери закрывали на запор.
Мы с нею часто веселились, и на балах мы пили сок,
Порою так развеселимся, когда идём мы на покой.
Меня Мария ублажала, соперниц равных я не находил,
И моё сердце не страдало, и в дом терпимости я не заходил.
Носила платье бирюзового цвета, оно шло ей всегда к лицу,
И надевала его всегда летом, и я кричал ей, как я её люблю.
Но счастье долго не бывает. Был друг у меня,
и к ней он приставал.
Кто любит, тот не замечает, и я её не ревновал.
Но как-то утром я пришёл с охоты и на пороге увидел след:
То след был моей тревоги, его оставил кабриолет.
И я спросил Марию:
«Что здесь было, когда с собакой гулял я по лугам?»
Моя собака долго выла, и слёзы текли по Марииным щекам.
Она сказала, что приезжал дружище,
и к ней он сильно приставал,
И лапал её ручищами, и от её вздоха ещё больше он стонал.
Я был охотником заправским, в пятак попадал с десяти шагов,
И встретил друга я с опаской, а вдруг не захочет стреляться он.
Мой друг от слов не отказался и, что было, рассказал,
Что любит Марию, как сон прекрасный,
и об этом прямо мне в глаза сказал.
Но как жену делить мы будем? На две части нам её не распилить.
И я решил жену родную своим ружьём я застрелить.
После друга разговора Марии всю правду рассказал,
И Мария мне призналась, что любит друга и меня.
И, чтоб решить вопрос наш трудный, снял со стенки я ружьё.
Мария пила чай в беседке, и я навёл своё копьё.
И пуля быстро пролетела, стрела попала прямо в глаза.
Стрела даже оторопела, она звенела как струна.
Мария упала сразу набок, и чай разлился на столе,
И на полу струилась струйка, она бежала к Марииной ноге.
Я подбежал, но было поздно, её я руки целовал,
Своими слезами просил я слёзно, Марию встать я умолял.
Её я тряс, беря за плечи, а голова свисала вниз.
Её распущенные кудри упали на пол, как кленовый лист.
Её тело коченело, и глаз она не могла открыть,
И губы у ней посинели, как у неба небесная нить.
Мои слёзы катились градом, меня колотило и трясло.
Ах, что я сделал! Стал я гадом,
в Сибирь на каторгу меня уж понесло.
И вот иду по дороге я сибирской, и кандалы звенят в ушах,
Но не вернуть минуту эту, когда мог в Марию не стрелять.

Вы помните, когда стояло лето, когда стояла жаркая жара?
И к вам тогда подъехала карета, из неё я выходить не стал.
Я пригласил вас в свою карету и предложил поехать вам со мной,
И под карету подставил табурету, чтоб вы смогли взойти в неё.
И с вами поехали мы наслаждаться
вечерним городом над рекой Невой,
И с вами поехали кататься, и в Летний сад зашли
над быстрою рекой.
Вы говорили, что вы уже устали от этой жизни холостой,
И с надеждой вы не расставались, и вы надеялись,
что будете со мной.
Но я надежду вашу всю порушил, ушёл я к женщине
тогда другой,
И вашу жизнь тогда разрушил, когда ушёл от вас с другой.
И вы меня тогда сильно проклинали, желали,
чтоб я скорее околел,
Но одного вы тогда не знали, что я тогда сильно заболел.
Болезнь моя была неизлечима, я с каждым днём хирел и увядал.
И жить с вами с моей стороны было бы несправедливо,
я не хотел в постели вашей умирать.
Я не хотел приносить вам страданья, и не хотел я мучить вас,
И не хотел с вашей стороны я состраданья,
при виде вашего взгляда замирать.
Простите вы меня, простите, ради Бога,
поставьте свечку вы у алтаря
И попросите вы прощения у Бога, чтоб он простил скорей меня.
Его прощение мне очень нужно,
с его прощением взлечу под небеса
И буду ангелом, без всякого сомнения,
для вас я буду делать чудеса.
Но я лежу в постели, умираю, и чей-то ангел шепчет в ухо мне.
Глаза свои я закрываю, прошлась судорога в хребте.
Моё дыхание остановилось, из глаза потекла слеза,
И сердце моё тихонько притаилось,
уж не открою больше карие глаза.

Тихо пробирается луч заката
Красным лучом по пурпурной листве.
Листва стала смотреть на бархат заката,
Ей захотелось пошептаться в траве.
Закат разгорается всё ярче и ярче,
Небо покрылось красным огнём.
В нашей жизни нет ничего прекрасней,
Когда находишься в стогу сена с любимой вдвоём.

Я узнала — у моей подруги беда,
Ушёл от неё мужчина, как идут поезда.
Ушёл, известно отчего —
Встретил другую, другую нашёл.
Что ж вы, мужчины, бросаете нас?
Будете пить такой же по вкусу там квас.
Дай Бог, чтобы он устоялся,
Не перебродил, таким же остался.
Но квас, как бывает, он недобродит
Или, наоборот, он перебродит.
Трудно угадать, когда бутыль открывать.
Трудно угадать, когда его начинать.
Надо держать его всё время в тепле
И сахар в него класть, но не ближе к зиме.
Чтобы сахар в нём растворялся,
Надо, чтоб ты, мужчина, только старался
Бутыль с квасом своим теплом согревать
И любовь свою ему отдавать.
Но если положить немного дрожжей,
Брага будет, и вам тогда не хватит вожжей,
Чтобы жену удержать в узде,
И побежит она тогда в другом табуне.
Да, я понимаю, трудно с любимой быть,
Когда нет её рядом, а хочешь её обольстить.
Хочешь подарить цветы, а нету её, поезд увёз её далеко.
Мотает её по бескрайнему свету,
И то, что её нет рядом, берёшь сигарету
И ищешь другой по спелости квас,
И с ним ты приходишь в тебе нужный экстаз.
Но время пройдёт, квас тот приестся,
И захочешь у другого кваса согреться.
Так и будет болтать тебя, как осиновый лист,
И будет тебя ветром носить и только под свист.

Расставанье с другом всегда обидно. Рушатся надежды и мечты.
Я надеялась всегда быть с другом, но исчезли тут его следы.
Я надеялась, всегда мы будем вместе,
будем вместе смеяться и петь,
Будем на речку вместе бегать и на зарю будем вместе глазеть.
Что мы будем вместе купаться,
солнце любовью будет нас заливать,
И в траве зелёной будем мы обниматься,
и соловей по утрам будет песни нам напевать.
И всё сразу здесь рухнуло с твоим уходом, всё навсегда.
И из глаз моих слёзы посыпались,
и из глаз моих бежит только слеза.
Боль утихнет, погаснет когда-то,
и погаснет в моём сердце костёр,
Только вот что скажу вам, ребята,
моё сердце — не вечный огонь.

Всё о грустном да о грустном, давайте споём,
Споём о том, как хорошо мы живём,
Как утро встречаем мы на заре,
Как трава пробуждается в мокрой росе.
Как трава умывается блеском росы, и солнце лучом её золотит.
Как берёзы шумят и осиновый лес, как ветер ели качает,
и медведь на ёлку залез.
Как жаворонок в поле поёт, как соловей в лесу гнездо себе вьёт.
Как рыба плещется в бурной реке, туман ползёт вверх по воде.
Как заря просыпается и песни поёт,
и слышишь в постели — любимый зовёт.
Так давайте влюбляться под песнь соловья,
но только не расставаться под звон звонаря.

Ива свои ветки распустила и утопила в белоснежной их воде.
Голову свою она низко опустила и топит в быстротечной её в реке.
Что ж ты, ива, ветки опустила, голову свою топишь под водой?
Или грусть свою ты просто утопила?
Или плачешь солёною слезой?
Не грусти и не роняй ты слёзы, всё пройдёт — печаль и грусть,
И пройдут твои невзгоды, только молодость,
конечно, не вернуть.
Та река — она всё смоет, смоет грусть твою, печаль,
Смоет даже твои слёзы, лишь останется одна тоска.
Та тоска останется по прошлому, и прошлого,
конечно, не вернуть.
И слёзы наворачиваются от прошлого, и мне
Вместе с ней так хочется всплакнуть.

Смотрит луна ночная, смотрит она свысока.
Смотрит луна седая, а как же она далека!
Звёзды осыпали небо, смотрят они на луну,
Так только бывает летом, сейчас в стог сена я упаду.
Речка бежит тут рядом, журчит ручеёк заводной.
Коровы пасутся за лугом, кобыла лежит за рекой.
Девки по лугу гуляют, песни поют про любовь,
Венки для себя сплетают из разных полевых цветов.
Мечтают о хорошем доме,
где свекровь не будет в три погибели гнуть,
Мечтают о хорошем муже,
чтоб в густом сене вместе с ним уснуть.
Корова пришла, заблудилась, колокол звенит под губой.
Хозяйка на лугу материлась, искала корову слезой.
Одна она кормилица, семь ртов поди прокорми.
Муж попался пропойца, тащит он всё из семьи.
Вот и корова кормит, да огород в подмогу ей.
Муж в самогоне жизнь свою топит, трудно живётся ей.
Парни костёр разводят, жизнь обсуждают свою,
Много примеров приводят, мнут осоку траву.
Костёр разгорается ярче, сучья в костре трещат,
Девица над рекою плачет, утки где-то пищат.
Сватают девицу молодую за нелюбимого жениха,
Сватают за голову седую. Горько-горько плачет она.
Будет у ней жизнь во браке — молодость ему свою подстилать,
Словно чёрной вороне будет бельё стирать.
Не кручинься, девица родная, поживёшь ты с ним несколько лет,
И положат тебя в могилу,
и поставят деревянный сосновый крест.

Жизнь моя идёт в тумане, пью я брагу на диване,
Пью и водку, самогон, пью и красное вино.
Всех гонял я понемногу и будил семью я ночью
И кричал семье: «Я царь или не царь, и не великий ли государь?»
Когда просыпался, я не помнил, кого ругал, то я б запомнил,
Но не помню ничего, даже то, что я король.
Дети мне рассказывали ладом: «Батя, да ты ругался даже матом!
Говорил, что ты, дескать, царь, что такого не сыскать,
Что ты правишь всей страной, трон построил золотой
Из каменьев драгоценных, из стекляшек самоцветных.
Трон твой находится на куполе звезды, где сбываются мечты.
Водку там тебе подносят, закусить ещё попросят
Холодцом или селёдкой в шубе, или лещ, который в супе.
И стучишь ты кулаком прямо в троне за столом.
Маму ты рабыней называешь, и посуду ты в неё бросаешь.
Мама ходит в синяках и с фингалом на глазах».
Говорил, что я не помнил. Я же спал, а то б запомнил.
День зарплаты наступает, у меня опять семья страдает.
Снова был я королём, самозваным я царём.
Снова я семью гонял, бил жену я по мордам.
Продолжалось сколь, не помню, но годы шли, жену запомнил.
Вновь зарплату получать, жене давай права качать.
И кричу во весь я рот: «Царь я или не царь?
Не в квартире ли государь?»
Вот пришёл домой с попойки, лёг в кровать, заснул у койки
И спокойно засопел, на всю квартиру захрапел.
И жена моя, дождавшись храпа,
Как бы взяв и обмотавшись в мешковину из тряпья
И очнувшись в мешковине, в мешковине полотна.
«Развяжите, суки, руки! Развяжите вы царя!
Меня не трогали доктора науки, развяжите короля!»
Слышу я свою супругу, и топор в руках у ней,
Говорит она с минуту — всё её достало до костей.
Машет острым топорищем. У меня бежит слеза.
Своим острым она ножищем машет прямо у лица,
От испуга вены вздулись, и глаза свои закрыл,
Зубы даже мои заткнулись, и жена мне говорит:
«Надоели твои пляски и царёвый твой указ
От твоей царёвой свистопляски» —
и бьёт меня валенком по головам.
И башка моя пала трупом, била валенком по голове.
Я подумал, топорищем, войлок бился на лице.
От испуга сердце встало, и я, конечно, околел.
Жизнь моя жене досталась, а я в гробу задеревенел.
Своим царёвым я указом я семью свою достал,
И жена дала мне саван и красно-чёрный материал.

Дорога меня качает, дорога меня трясёт.
Спешу к любимой, к милой. Сердце моё поёт.
Мимо плывут деревья, деревня мимо плывёт,
На ветке сидит сорока, речка спокойно течёт.
Листва кругом зеленеет, кустарники вдоль дороги растут.
Небо на небе синеет, птицы в небе поют.
Радуюсь солнцу и ветру, радуюсь родным я полям.
Приеду к любимой я в терем. Здравствуй, дорогая, встречай!

Весной пробуждается лето, капелью звонко стуча.
Прекрасно влюбляться летом, лежит ещё снег на полях.
Солома под снегом проснулась, тянется к солнцу весной.
Весна в снег окунулась, топит снег под собой.
Мышь купается в луже после зимы ледяной.
Бегала она серой в стужу, теперь же — белой зимой.
Почистила зубки стальные, а также свои ноготки.
Глаза её стали шальные от запаха весенней весны.
Мимо орёл пролетает, увидел белую мышь,
Сердце её страдает, влюблён он в ночную тишь.
Ночью звёзды сияют и месяц горит в облаках,
Ночью с любимой летаешь и носишь её на руках.

Ты приди ко мне, дорогая, крепким чаем тебя напою.
И поверь ты мне, дорогая, на рассвете тебе я спою.

Трудно мне сегодня, свет погас в окне,
Утонуло солнце в соломенной копне.
Вечер наступает, звёзды всё блестят,
Ветер ветку клонит, листвою шелестя.
Звёздную дорожку вытоптал медведь
И лежит в избушке, лапу лень отвесть.
Пар давно струится из его избы,
Лень ему проснуться, муха у губы.
Всё она стрекочет,
У уха всё жужжит,
Нос ему щекочет,
А МЕДВЕДЬ НАШ СПИТ.

Держу стакан я водки, держу в руках вино.
Года берут за глотку, и мне не всё равно.
Годы пролетают, как белое сукно, все года считает красное вино.
Кукушка тут кукует возраст мне Христа,
Глухари в лесу токуют, срывая лист календаря.
Разменяла годы, красота блестит, у жизни нет плохой погоды,
Лишь ветер всё свистит.
Пролетает возраст, словно ветром снег,
И стоят морозы, и летит мой смех.

О чём же ещё хочу написать? О чём же ещё хочу рассказать?
Музыка льётся прямо в окно, сорока села себе на гнездо.
Соловушка рядом на ветке поёт, журавль в небе рыбу несёт.
Любимая его сильно страдает —
крыло перебито, и горько она плачет.
Не может она в небо взлететь,
не может даже с любимым песню допеть.
Любимый журавль о ней всё заботится,
облака над ней всё проносятся.
Но дни пролетают, листву ветер уносит, дожди,
холода осень приносит.
Снег вот посыпался сплошным серебром,
озеро покрылось хрустальным ведром.
Журавлям пора улетать, кружится стая, пора место менять.
Кружится милый над любимой своей,
хочет любимый со стаей лететь,
Над любимой своей круги нарезает,
а любимая только крылом воду пашет.
Делает круг, делает другой, делает он крутой поворот,
За стаей летит, её догоняет, журавушка вослед крылом ему машет.

Друг сказал: «Давай закурим!» Взял и водки мне налил.
Спички взял, огонь раздули, и со мной заговорил:
«Помнишь, Вася, как, бывало, мы бежали босиком,
И река от нас сбегала, с берега катились кувырком?
Вместе бегали по бабам, вместе в армию пошли будить,
И была для нас награда своей Родине служить.
С армии ты пришёл немного раньше, встретил ты мою жену,
Развернул её на диване и вместе с ней тогда уснул.
Что увёл жену под боком, тебя за это не сужу,
Но только есть одна морока, и тебе об этом расскажу.
Я любил её так с детства, в косы розы я вплетал,
Подросли мы с нею вместе, стал я косы расплетать.
Но однажды она спешила утром, поздно вечерком,
И подлюг она рассмешила, подул ветер холодком.
Я вступился за отраду, нож из сердца вынимал,
И “скорая”, как по заказу, доктор мне раны зашивал.
Мне она обещала век одного меня любить,
Но любовь моя тебе досталась, и мне об этом не судить.
Только помни, друг мой старый, береги свою любовь,
А то придётся тебе рассказывать, что ушёл твой сладкий сон».

Солнце горит над луною, падает с неба звезда,
Радуга висит надо мною, падает с неба вода.
Грохочет она валунами, грохочет она водой,
Плещется она волнами, падает она стеной.
Горы стоят отвесные, берег стоит крутой.
Беркут парит над водою под жёлтой бледной луной.
Каньон омывает воду, отвесные скалы стоят,
Горной он породы, на скалах гнездовья сидят.
Летают там чайки и птицы, висит над пропастью мост.
Хочу стать белою птицей, чтоб продолжить свой парящий полёт.

Много красивых женщин в цвете, многих готов я любить.
Но есть одна на свете, и мне ей не изменить.
Я ей пьедестал поставлю, только чтоб могла летать,
Силки для неё расставлю, только чтоб её любовь поймать.
Её любить я буду до самых прозрачных звёзд,
И сердце для неё своё я выну, только чтоб не знала
Солёных и горьких слёз.

Иннокентию Смоктуновскому
Держу в руках я череп, Йорик был смешной,
Смешил меня когда-то, когда был малышом.
Брал меня на руки сильною рукой и только не от скуки,
превосходил умом.
Давал советы умные моему отцу, но столь они были разумны,
достойны королю.
Земля его изъела, кость одна лежит,
и нет ему замены, слеза ручьём бежит.

На репье сидела вошь, на, понюхай и положь.

Вороньё кружится надо мною, кровь сочится из груди моей.
Смерть пришла за мною, не выпускает из своих когтей.
Вороньё кружится над тем полем, только я лежу на поле том.
Вот они меня и похоронят за ветвистым бегущим ручейком.
Луч заката освещает землю, и окрасил он моё лицо,
И багрянцем окропил он шею, выступает красноватый пот.
Вот туман покрывает поле, душу, тело моё он холодит,
И роса покрыла тело, и росою тело всё блестит.
Утром встанет золотое солнце и осветит зелёный саван мой,
На моём лице роса заблещет,
и вороньё будет кружиться надо мной.

Мне не верится, что тебя я увижу, обниму своей я слезой,
И хочу летать белой птицей и всегда, поверь, над тобой.
Обнимать твою шею и руки и руки твои целовать,
И падать тебе на колени, и нежно их обнимать.
Заглядывать в твои ясные очи и видеть в них только себя,
И волосы твои гладить, по стеклу бежит струйка дождя.
Пробудем с тобой мы недолго, тебе снова в далёкий полёт,
А мне расставаться с тобой, сердце моё очень жмёт.
Заглянешь в мои карие очи, скажешь: «Дружок, не грусти».
Рукою своей вытрешь мне слёзы, и с тобой вдвоём помолчим.
И сядешь в свою ты карету,
и колокольчики на тройке только будут звенеть,
А я сверху буду глядеть на планету
и вослед тебе буду только гореть.

Плачет ива над водою, плачет горькою слезой.
Дуб стоит там за рекою, хочет дать ему любовь,
Но не может перебраться, разделяет их река.
Как же ей в любви признаться? Который год уже одна.
Манит дуб её высокий своею мощью и листвой.
Тоже там он одинокий, на иву смотрит за рекой.
Видит, как она горюет, плачет горькою слезой,
Но его это не волнует, он в рябину давно влюблён.

Весна пришла, и я иду весёлой, как облако, которое плывёт.
И я иду, идёт прохожий, и я ему улыбку покажу.
Он улыбнётся милой мне улыбкой,
а я ему возьму и голову вскружу,
Но вот что будет странно,
что я ему после встречи с улыбкой откажу.
И он вдохнёт, понурив плечи, зажмёт сигару он рукой
И скажет мне: «Спокойной ночи»,
и дым сигары выпустит трубой.
А утром встану на рассвете, пойду другого я искать.
И мужика найти на нашей планете —
лишь только свистни, будет тут стоять.
Люблю весну, мне она приносит радость,
и мужики за мною так бегут,
А я всегда отказываю разом, но прежде мозги им пудрю.
Они, скоты, глазами раздевают и взглядом лезут мне в трусы,
Но я-то тут-то не зеваю, рукой своей сбриваю им усы.
Пусть слюной своей зайдутся, боль будет между рог,
Пусть мысли у них взорвутся, и то, что у них там между ног.
Да, я такая, для них я стерва, для них соблазн — большая грудь,
Для них я словно королева, зимой меня тут просто не вспугнуть.
Весной всегда я притворяюсь, и, мужики, запомните одну суть:
Под вас я никогда не лягу, и я всегда одна спокойно сплю.

Друга я не встретил, уехал он в Москву назад.
И мне пришлось возвращаться обратно в Ленинград.

Шумит вода, а речка стонет, река полноводная бежит.
Душа моя давно клокочет, и сердце с кровью всё стучит.
Моя любовью ушла, наверно, и убежала с той рекой,
И не вернуть его мне чувства, и дождь прошёлся проливной.
Я так хотела быть рядом с другом,
быть за ним как за каменной стеной,
Но он себе нашёл подругу, теперь живёт он за рекой.
Другую женщину ласкает, другой он женщине мнёт грудь.
Моё сердце по нему страдает, и мне от этого не уснуть.

Вот еду я к любимой Заре, машину по кочкам так трясёт.
Приеду к ней я на закате, она меня ещё не ждёт.
Она не знает, что к ней я еду поздравить с днём рождения Христа.
Когда увидит, она заплачет, и побежит у ней слеза.
Слеза от радости, не горя, что рядом друг её стоит.
И друг такой, как горная порода, всегда на помощь он спешит.
Хочу пожелать вам всем такого друга,
чтоб без звонка к вам прибежал,
И не искать вам нового струга,
а курс на дружбу вместе вам держать.

Нету настроенья вам что-то написать.
Нет у меня варенья, чтоб вам польку отплясать.
Держу стакан я водки, сало на столе,
Слеза берёт за глотку, как грустно сегодня мне.
Друга я не встретил, хотел его обнять.
На календаре отметил цифру: ровно пять —
Пять дней уже тоскую о Друге о своём,
Пять дней уже пью водку и думаю о нём.
Нут у меня телефона, чтоб Другу позвонить.
Нет у меня его дома, чтоб взять и прикатить.
Я взял налил бы ему водки, налил ему вина,
Но сейчас его нет, и нету глотки, и меня берёт тоска.

Пароходы, пароходы,
Речка быстрая бежит.
Берег каменистый
Здесь у берега лежит.
Утки спрятались в болоте,
Камыши вокруг стоят.
Плачет девица на погосте —
Выдать замуж её хотят.
Плачет иволга слезами,
И под бледною луной
Кто-то ждёт девицу за кустами,
Дует ветер гробовой.
Но не может девица выйти
Из дома и под звёздами сиять,
И не может она спуститься
Сбалкона и под балконом постоять.
Завтра свадьба у девицы,
На погосте плачет крест.
Катятся слёзы у синицы,
Её отец совсем ослеп.
В кабаке сидит с девчонкой,
Нечем подать им платить,
Развести бы им кручину
И оброк тот заплатить.
Заплатить долги им нечем,
Свадьбу стали тут играть.
Заплатить они бы рады,
Да хозяин не хочет ждать.
Хочет молоденькое тело
Языком своим лизать,
Хочет молоденьким он телом
С жаром, страстью обладать.
Вот торопит он невесту,
Чтобы руками старыми обнять,
А девица горько плачет,
Старику рыданье не понять.
Ждёт её любимый ночью
У шамшилова куста,
Но не может с балкона
Она вниз спуститься,
Злые псы там у ручья.
Если ей в петле креститься,
То отца не будут поминать,
Если взять ей и утопиться,
Отца оставит умирать.
Вот и горько она рыдает,
Колокольный слышу звон.
Поп её венчает
Под колокольный перезвон.

Улыбнулось солнце золотым закатом,
И грохочет небо громовым раскатом.
Поле золотое золотит закат, и над рожью спелой вороны летят.
Вороньё горланит, чтобы им поесть,
из трупа мясо выдирают, начинают петь.
Вдоволь они накушались мяса кабана,
Взяли и запели от красного вина.
Им побольше мяса, да ещё вина,
они бы станцевали, да кончилась еда.

Кольца, кольца, серёжки золотые, камни драгоценные горят.
И кольца — они тоже непростые, с драгоценностями блестят.
Вот кольцо держу с топазом, голубого цвета он,
Обработан он алмазом, и сверкает он огнём.
Вот браслеты золотые — и звенят, блестят, горят.
И цыганки молодые и от любви идут аж в пляс.
Платья веером кружатся, самоцветов на них не счесть,
И блеск камней на них ложится, и хотят они меня увлечь.
Закружился вместе с ними тайной ночью хоровод.
И у красной той калины сидит там парень молодой,
Ждёт цыганку молодую, брильянты, золото у ней,
Хочет взять её нагую, и не страшен визг её ногтей.
Вот цыганка молодая подошла к калине той,
И из куста вылетает большой, мохнатый, шмельный рой.
И хватает цыганку Раду, и несёт её в кусты,
И на рот пришил заплату, держит лошадь под уздцы.
Водрузил на лошадь Раду, поскакал он на коне,
Он украл себе отраду, будет с нею он в шатре.
Тот шатёр затмится светом, и от Рады, от камней
Будет глаз блестеть при свете, будто камень на стекле.
Тот шатёр играет светом, блеском глаз, ещё камней.
Так бывает только летом, и поёт ей соловей.

Я очень хочу тебя увидеть и тебя так нежно обнять,
И своими губами твои губы раздвинуть
и нежно ртом твои губы ласкать.
Целовать глаза, руки, волосы смолянистые
на твоём высоком плече,
И ласкать твои нежные груди и милую родинку
на любимом соске.
Но нет тебя рядом, и я не знаю, когда ты будешь со мной,
Но я знаю, что за синим туманом встретимся мы с тобой.

Глазами гляжу на ваши светлые задницы,
Они вдохновляют меня.
Ваши задницы такие проказницы,
Выпускают в мир голубка.
И летит он за вами,
Шлейф неся за собой,
И смотрите вы своими носами,
Как летит он над землёй.
Но будет парить он недолго,
Растает воздухе, как небесная быль
И в памяти моей останется надолго,
И стираю со лба я дорожную пыль.

Я люблю свою женщину, её слепоту.
И без своей женщины я прожить не смогу.
Пусть она не видит своими глазами,
Зато я её люблю своими губами.
Я ей рассказываю, какие сны,
Какие вижу голубые мечты,
Какая у зорьки коса,
Какая на траве утром роса,
Какая ночью бывает луна,
Какие звезды горят до утра.
Её я люблю не только губами,
Её я люблю своими руками.
Когда за руку беру я её,
Сердце колотится, словно ружьё,
Оно трепещет от каждого вздоха,
И нежность излить мне так охота,
Будто сорока гладит крылом своих сорочат
И от нежностей крыльев они все скворчат.
Я на руки беру её каждый день,
И с ней танцую, как весенний тюлень,
Который безумно влюблён в свою матку,
Готов целовать свою я касатку.
Глазки её целовать, и имя её только шептать.

Быть оригиналом совсем нетрудно,
Хочу подарок сделать свой,
И будет он такой причудный
И даже очень не смешной.

Я знаю, мне осталось недолго этой жизнью прожить.
Я знаю, мне осталось недолго тебя в этой жизни любить.
Но поверь, тебя буду любить безустанно, пока не погаснет луна.
И для меня всегда ты будешь желанна,
Пока не сорвётся с неба моя лишь звезда.

Много стихов мною написано,
О многом вам рассказал,
Но много стихов вами не читано,
И вам их я ещё не писал.
Пусть те стихи, которые не писаны,
Прочтёте через много-много лет,
И пусть те стихи, которые не читаны.
Вложу имя в свой буклет.

Хочу рассказать об отце.
Такая любовь бывает только во сне.
Сейчас его нет рядом со мной,
Ушёл он в мир совсем иной.
Бегу я по полю, сейчас вспоминаю,
Папочка мой, на руки он меня хватает,
Бросает меня до небес, лечу, как ромашка, словно скворец,
Визжу и кричу я от восторга. Проклятая, ухабистая эта дорога.
Или когда мы в речке купались,
На лошадях по Невскому на тройке катались.
Бросал меня в воду так далеко,
Хотя он и знал, что там глубоко.
Кинет и плывёт он тут же за мной,
Толкает вперёд меня своей сильной рукой.
Или возьмёт принесёт мне охапку цветов,
Сорванных в поле ромашек с кустов.
Возьмёт обцелует меня всю, и говорит:
«Дочка, как тебя я люблю!»
Ну а если когда я болела,
Ночами не спал, его от этого жизнь похудела,
Трясся надо мной, как осиновый лист,
Надо мной засыпал, под звон часов и стрелок писк.
А когда я повзрослела, жизнь моя оторопела —
Нет любимого отца, и у меня бежит слеза.
Позвоните своему отцу и скажите:
«Папочка, любимый, как же я тебя люблю!»

Вы не поверите, как я хочу жить,
Увидеть венец славы, который не может уплыть.
Она только взлетит так высоко,
Её не разглядишь даже в окно,
Её услышишь только ушами, её прочтёшь своими глазами.
Я хочу, чтобы вы мои стихи читали
И со мной о моей славе тоже мечтали.

В последний раз хочу тебя увидеть,
В последний раз взглянуть в твои глаза,
В последний раз голос твой услышать.
Слово «люблю» сорвётся с языка.
И я притронусь нежными губами
К твоим рукам, которые люблю,
И я притронусь нежными глазами,
И подарю последний поцелуй.
И я услышу тихий шёпот,
Услышу запах смоляных твоих волос.
Ведь мне осталось совсем немного,
И ветер колышит прядь моих седых колос.
И пусть встреча та у нас будет последней,
Но я запомню этот поцелуй,
Запомню вздох и эти плечи,
И слово то, которое люблю.
И я запомню твои руки,
И нежный взгляд шершавых губ
И я запомню твои губы,
И поцелуй твоих любимых рук.
Мы расставаться будем долго,
Луна не раз ещё взойдёт.
Твои глаза себе оставлю я надолго,
Пока конец мой не придёт.

Я только пылинка пылинка в этом мире любви,
Я только искринка от горящей звезды,
Я только соринка из глаза слезы,
Я тонкая нитка от горячей любви.