МОЙ ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН

Наш Евгений рос мальчишкой,
Он бегал в школу по задам.
Его никто не видел с книжкой.
Он бегал с палкой по садам.
Его отец Иван Сергеич
Лечил больных и всяку мразь,
И точно так же остальные
По рецепту принимали грязь.
Его жена Тамара Львовна,
Сидела дома взаперти,
И вот доится у ней корова,
Хозяйкой она была просто не ахти.
Но мужа она сильно так любила,
Стараясь во всём ему угодить,
Что она ему даже не забыла
На Новый год ему сына тут родить.
Евгений был мальчишкой странным,
Лежал и плакал он навзрыд.
Подрос и лазал по карманам,
Опустошить отца карман —
Такой у него был порыв.
Но время шло, мальчишка был без дела,
И увезли его в Петербург.
Со всех сторон учёба на него насела,
И не было у него, как дома, слуг.
Он бегал с книжкой по задворкам,
И пропадал он в кабаках,
И бегал он всегда со списком,
Всегда считался в должниках.
Евгений рос и вырос мужем
И научился щеголять,
И стал востребован, и был он нужен,
Ему хотелось порой летать.
В него влюблялись с первого раза,
Он так умел обворожить,
Умел вытаскивать деньги из кармана,
Ему не приходилось прикладывать
много сил.
Ему давали в долг заочно,
Потом прощали много раз,
Просили томного свиданья,
Глаза от слёз блестели как алмаз.
Он часто всех обманывал со свиданьем,
На них он просто не приходил,
И приносил он женщинам страданье
Сердечных и душевных сил.
Он был гулякой своенравным
И часто дрался в кабаках,
И не было ему равных,
Следы его оставались на чьих-нибудь глазах.
В обществе он слыл задирой, забиякой,
Отстаивал свою он правоту.
И приходилось жить ему над квартирой,
Где снимал комнату свою.
Комната была убогой, кровать да стол,
И стул ещё под столом стоит,
И рукомойник весь помятый,
И всё в углу над тазиком висит.
Окошко было небольшое,
Оно выходило на чердак.
Оно было даже смотровое,
Всего-то было лишь с пятак.
И наш Евгений жил в такой халупе,
Мечтал о доме он большом,
И ел он кашу и спал в тулупе,
Ходил по полу босиком.
Ему приходилось чистить зубы
Над медным тазом и с водой,
Под рукомойником чистить руки
И мыть голову холодною водой.
Но наш Евгений-забияка
Любил себя и чистоту,
Стирал рубашку и манжеты,
На брюках стрелки, наводил он красоту.
Из дома выходил с иголки,
И башмаки сверкали как огонь.
И про него ходили толки,
Что живёт он во дворце, как король.
Из дома заходил в пивную
И чай пил с буфетчицей всегда
на брудершафт.
И брал он рыбу заливную и бежал на работу,
Где множество палат.
Работал клерком он в издании,
С бумажкой бегал в кабинет,
А после очередного назидания
Курить он бегал в туалет.
Работа была ему в тягость,
Работать наш Евгений не любил.
Для него была это пакость,
Евгений наш любил кутить.
Он знакомился со всеми, где можно было
От кого-то что-то взять.
И он взял к себе в соседи
Старенькую седую чью-то мать.
Она начищала обувь и мыла башмаки,
Она ему стирала брюки и заодно трусы,
Гладила, сушила и всё на чердаке,
Пол у него помыла и стеклышко в окне.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В благодарность ей за это
Он всегда дарил цветы.
А когда зима наступала, ждал он ландыши,
Но только до весны.
Вот так они и жили уже не первый год,
И даже не тужили под пьяный Новый год.
Зимой он одевался
В тёплый свой тулуп
И всегда над собой смеялся
И говорил, что он мал и глуп.
Бегал он за девками, и они за ним,
Бегал он за целками и однажды влип.
Он пришёл к ней в гости аж под Новый год,
Во дворце были гости и другой народ.
Все плавало, кружилось, словно хоровод,
И гости там кружились и ели сладкий плод,
Яблоки мочёные и сладкое вино,
Огурцы солёные и красное вино.
И торты там были, трюфель, шоколад,
Гости танцевали, Евгений наш стоял.
Он увидел музу сладостных ночей,
Он увидел музу и пошёл он к ней.
Платье голубое, стразами горя,
И серёжки блещут прямо на ушах.
Ожерелье в камнях, грудь её блестит,
И глаза — агаты, голос так звенит.
Вся сияет блеском пухленькая грудь,
Губы как кораллы, к ним бы сейчас прильнуть.
И Евгений в шоке — глаз не оторвать.
Ему даже было нечего ей в ответ сказать.
Влюблёнными глазами смотрел он на неё,
Горящими стразами он хотел её.
В нём всё перевернулось, себя не узнавал,
Вся лихость в нём заснула, он только лишь икал.
Весёлыми глазами смотрела на него,
Как он стоит, краснеет и смотрит ей в лицо.
Она говорит: «Мария — так меня зовут.
А Вы, — говорит, — Онегин,
Да ещё, — говорит, — к тому же плут.
Пойдёмте потанцуем польку-краковяк», —
За руку схватила и танцевала в такт.
Жемчуженные зубы блестели у неё,
Ласковые губы, он хотел её.
Танец всё кружился, руки у них сплелись,
Евгений матерился,
К её рукам прилип.
Руки у него дрожали, пот со лба валил,
Ноги танцевали, себя он сволочил.
Ругал себя он матом, хотел от неё уйти,
Но ноги почему-то к ней опять несли.
Она в лицо смеялась с улыбкою своей,
А красоты своей стеснялась,
Евгений шёл за ней.
Но вот погасли свечи, бал погас костром,
Онегин расставался с Марией в зале уже пустом.
Он держал её за руку, губа у него тряслась,
Слёзы наворачивались, и он давай икать.
Мария всё смеялась, было ей смешно,
Что в неё влюбился Онегин молодой.
Она взяла карету, уехала к себе,
В карете всё смеялась по его слезе.
Утром она проснулась, Онегин наш стоял.
Она даже заикнулась. Евгений умолял
Быть его невестой раз и навсегда,
И своё он сердце навек ей отдавал.
Мария улыбнулась, предложила сесть.
Она даже не знала, как его любовь от себя отвлечь.
«Милый мой Евгений, я замужем давно.
И то, что вы в меня влюбились,
Поверьте, мне не всё равно.
Не могу быть вашей, вашей я женой.
Не могут быть подругой, у меня друг чужой.
Он большой и властный, во дворце сидит.
И с другими мне гулять — мне закон претит.
Лучше вы найдите подругу поравней
И всегда бегите только лишь за ней.
А меня забудьте, милый, дорогой.
Да к тому ж у вас, Онегин, карман совсем худой.
Вы поверьте мне, Евгений, в вас я влюблена,
Но поверьте мне, Онегин, жизнь моя так холодна.
Я живу уже с мужчиной почти что
целых десять лет,
И на висках у него седины,
И ходим с ним мы на балет.
Он у меня большой начальник и ходит при дворе,
Проводит у меня парады, и герб на голове.
Я лишь только дама в карточной игре,
А вы валет бубновый, всегда вы при столе.
Вы бегаете с бумагами от стола к столу».
Онегин отвечает: «Но я-то вас люблю.
Что теперь мне делать? Как теперь мне быть?
Не могу вас бросить, даже позабыть.
Выкинуть из сердца — значит умереть.
Я хочу в этой жизни с вами лишь гореть.
Я хочу быть с вами, только лишь с тобой,
И молю слезами: будьте вы женой!»
«Вы меня не слышите, Евгений, дорогой.
Лучше позабудьте, вам нужен друг другой.
Чтобы он был свободен, не в цепях сидел,
Чтоб от любви от вашей он просто песни пел.
Вы же мне рвёте сердце любовною тоской,
И от раны этой плачу я слезой».
Слёзы вдруг закапали у обоих вдруг,
Оба вдруг заплакали, и поплыл тут струг.
Повеса наш Онегин, не стал он, бедный, унывать,
На балах свою Марию, стал любимую встречать.
Он искал любую встречу, чтоб увидеть лишь её,
И при каждой этой встрече брал он за руку её.
Танцевали они мазурку, польку, даже краковяк,
И всегда предлагал ей руку и просил у ней пустяк.
И Мария неуклонно говорила всегда «нет»,
И Евгений без умолку предлагал сыграть сонет.
Но время шло, зима промчалась, и наступила тут
весна,
И ландыши кругом пораспускались,
Слышны были трели соловья.
Наш Евгений искал встречу,
И лишь с Марией, лишь с ней одной.
Он искал в саду с ней встречу,
Нет её в пивной.
Те, кто знал Евгешу раньше, удивлялись
И спросили: «Что с тобой?
Перестали тебя видеть мы уже в пивной».
Но Евгений не без смысла отвечал
своим друзьям:
«Я, ребята, уезжаю и, быть может, навсегда».
Не могли понять повесу,
что случилась с ним любовь,
И накинул он завесу, чтоб не могли понять,
Что у него играет кровь.
В нём она так бурлила и кипела даж до слёз,
Что он своей соседке вместо ландышей
Подарил охапку роз.
Бедная старушка недоумевала,
Что творится с молодцом,
Только почему-то горевала
Под окошком с соловьем.
А повеса наш Евгений,
Он спешил в свой летний сад.
Для него был день чудесный,
Он нашёл Марию — клад.
Она гуляла по аллее
Среди богов зеленых лип.
На ветках пели свиристели,
Стоял рядом эвкалипт.
Он подошёл, обнял богиню
И с жаром руки целовал,
И на губах своей Марии
Свои он губы оставлял.
Он всё просил назначить встречу
Где-нибудь в уединённом уголке,
Чтоб лес шумел, в стогу, где речка,
Где соловей поёт на пне.
В лесу такая роскошь и раздолье,
Где стог — душистый самосад.
В лесу нас с вами никто там не увидит,
И буду вас, Мария, там одну ласкать.
Ну что же, бедная Мария,
В сердце влилась сладкая любовь,
И устоять перед соблазном попробуй,
Когда по венам бежит кровь.
Весна диктует свои приоритеты,
Весной влюбляется и стар, и млад,
И забываются все запреты,
Когда находишь свой ты клад.
Вот так же бедная Мария,
Ей не хватало лишь любви,
И она дала согласие
В стогу у речки погостить.
И, наслаждаясь той минутой,
Когда повеса был на ней,
И наш Евгений целовал её груди,
К её губам прилип он словно клещ,
Он погрузился без остатка,
Она расплылась по стогу.
Он называл её «касатка»
И целовал её косу.
Всю ночь костёр горел у речки.
Всю ночь Евгений целовал ей грудь.
Он предложил надеть колечко,
Потом в стогу он взял уснул.
Когда заря его ласкала,
На тело падала роса.
Марии той уже не стало,
Слышны лишь был леса голоса.
Пел соловей, такой он звонкий,
От песни его щемило грудь.
И жаворонок в небе был трезвонкий,
Что повесе захотелось вдруг всплакнуть.
Мария ехала в карете,
И заливалась она слезой.
Она была ещё в корсете,
И он был такой тугой.
Она наслаждалась только мигом
И поняла, что влюблена.
В карете волком она выла
И от любви повесы была потрясена.
Потока нескончаемой страсти
Ей никто так не дарил,
Но у мужа она во власти,
Закон тут Божий тут претил.
Она ехала не свободной,
Кандалы бряцали под ней.
Она была женой законной,
И ореол мужа летал над ней.
А наш повеса горько плакал,
И стог сотрясался от слёз его,
И от горького его плача
У жаворонка падали слёзы на его плечо.
Наревевшись, наш Евгений
Поплёлся со скорбною судьбой,
И он пошёл дорогой деревенской,
Споря с тоскливою тоской.
Повеса наш домой пришёл уставший,
Ещё измученный от слёз,
Пришёл ещё голодный.
В углу лежала вязанка дров.
Он затопил свою буржуйку,
Его от холода трясло,
Хотя в его халупе было жарко
И солнце грело высоко.
Старушке его было настолько жалко,
Ему открыла она окно.
Она глядела сквозь окошко
И всё подглядывала сквозь стекло.
В углу, на койке у старушки
Лежала кошка, тихо спя.
И на пол упала плошка,
И мышь пробежалась втихаря.
Онегин долго отсыпался,
Его всё мучила тоска.
Онегин начал всё спиваться,
С похмелья всё болела голова.
Он долго пил, держа бутылку,
Держа бутылку под собой.
Не мог забыть свою Марию,
Лежал в постели как немой.
Он всё стонал, ругал её матом
И проклинал он Божий суд,
И с этим божественным законом
Не мог к любимой он прильнуть.
Куда уехала, не знает,
Весь город он перевернул,
И вот теперь лежит, страдает,
Хоть кто-то ему об этом намекнул.
Соседка водку подливала
И говорила, что всё пройдёт,
И на что-то намекала:
«А вдруг она к тебе придёт».
Но шла неделя за неделей,
Её никак не мог найти.
Старушка водку подливала,
Чтобы его опохмелить,
Ему она воду приносила,
Чтоб грязный пол его помыть.
Брала в руки ножик,
Чтобы грязный пол ещё и отскоблить.
Сердце сжалось у старушки,
У самой порой бежит слеза.
Ведь эта же старушка
Сама была когда-то молода.
Когда-то она сама любила,
И милый друг от неё ушёл.
Она об этом позабыла,
Когда Онегин сам не свой к ней вдруг зашёл
И рассказал, что было и чего нет.
И вот теперь сидит уныло,
И слёзы капают на паркет.
Она поняла — пришло несчастье,
Любовь-разлучница пришла,
И для него было бы какое счастье,
Если б вдруг она вошла.
Так долго пил Евгений с горя,
И, наверное, бы околел,
Но тут зашла к нему соседка,
И от услыханного он даже обомлел.
Она сказала: «Скоро праздник,
Скоро праздник Новый год.
И на этот праздник приглашают.
И он на этот вечер приглашён».
С него хмель мгновенно тут слетел,
И в баню сразу побежал.
Его тело после бани помолодело,
В парной сидел и отдыхал.
Он выбивал из себя хмель дурную,
Берёзовый веник гулял всё по спине.
Сбрил бороду свою босую,
Которая висела у него на животе.
Из бани вышел как огурчик,
Блистал, сверкал как изумруд.
Ошпарил себе он только пальчик,
Кипяток был слишком крут.
Он прибежал в свою халупу,
Порядок стал он наводить.
Пришил он пуговицу к тулупу
И у старушки стал прощения просить.
Перестирал свои рубашки,
Отгладил все свои штаны,
Пришил пуговицы к кармашкам
И постирал свои трусы.
Халупа вся блестела и сияла,
Пыль была вытерта со всего.
Лишь старушка с пола убирала
Остатки мусора от него.
Шли деньки,
Повеса бегал на работу, в магазин.
Он искал себе калоши, заодно и башмаки.
Новый год не за горами,
До него осталось пять деньков,
И горят свечи над столами,
И деньги просят у должников.
Наш Евгений просил отсрочку,
Объяснял, что он болел,
И что на Пасху поставит точку,
И слезами солёными ревел.
Ему снова долг прощали,
Знали, что не отдаст,
Но его часто заставляли
За собою ноги вытирать.
С должниками все решили
Впредь Онегину не давать,
И на этом порешили,
И давай ему на пол плевать.
Но Онегин парень бравый,
Лучше ему плевки убрать.
Он парень своеобразный,
Чем долги свои сливать.
Вечер бала наступает,
Звёзды в небе всё горят,
И для бала-карнавала
Все дорожки серебрят.
Разметала снег по сугробам
Эта зимушка-зима.
Белый снег лежит на крышах
И лежат кругом снега.
Дворовые убирают белый снег,
Скребя совком,
И ковровые дорожки расстилают
С шерстяным ещё ковром.
Начищают пол паркетный,
Канделябры все блестят.
И стоит ещё советник,
Его туфли золотят.
Вся придворная тут челядь
Не ложилась до утра,
Намывали, начищали
Все кастрюли повара.
К торжеству они готовы,
Стали гости подъезжать.
В гардеробе всё готово,
Стали гости одежду там снимать.
Подъезжают всё кареты,
Тройки разных лошадей,
И выходят из кареты
Люди разных всех мастей.
Новый год — огромный праздник.
Люди делают салют.
И пришёл на этот праздник
В маске карнавальной трубадур.
Наш повеса, был он скромен,
Не хватило денег на костюм.
Он оделся в скомороха,
Разболелся у него утром зуб.
Он искал свою Марию
И никак не мог найти.
И выпил даже рюмку водки
И в бальный зал решил пойти.
Для него всё было чуждо,
Он не видел любимых глаз.
Он ждал, когда свершится чудо,
Когда загорится пара страз.
И карнавал уже был в разгаре,
Онегин тихо у колонны всё стоял,
К нему подошёл паж Марии
И Онегина всё воспрошал.
Онегин было чуть не взорвался,
Покрыл его матом в три ряда,
Но паж на месте оставался,
И на столе лежит еда.
Паж низко наклонился,
Сказал: «Она вас ждёт».
И после этого взял и удалился,
А воротник ему шею трёт.
Она была одета как монашка,
Колпак церковный, балахон,
И на глазах у неё была маска.
Ударил колокола звон.
Он предвещал о новом годе,
Что он наконец-то наступил.
И от морозной непогоды
Евгений ей на ногу угодил.
Она улыбнулась, тихо ойкнув,
Глаза блестели как алмаз.
«Какой же вы, Онегин, неповоротлив,
А я давно стою и жду тут вас.
Вы проходили мимо платья
И даже не взглянули мне в глаза.
И видя вас таким несчастным,
Из глаза моего пошла слеза.
Я не могла открыться сразу,
Пока супруг мой не ушёл». —
«И вы меня простите сразу
За то, что вас я не нашёл». —
«Не извиняйтесь вы, Евгений,
Меня вам было не найти.
Ведь мне пришлось в Москву уехать,
И к вам мне было не зайти.
Давайте лучше потанцуем
Польку и наш любимый краковяк,
Давайте станцуем с вами мазурку,
А то, что наступили на ногу, такой пустяк».
Они в танце закружились
И забыли обо всём.
И по залу они носились,
И с бенгальским всё с огнём.
Они наслаждались в этом танце,
Мария сияла как звезда.
У Онегина в этом танце
От счастья всё текла слеза.
Он не верил, что она рядом,
Что держит он её в руках,
И то, что он со своим нарядом,
И то, что она стоит в его глазах.
Их руки друг друга целовали,
И трепет глаз друг от друга
Было им не оторвать,
И каждую секунду друг друга они искали,
Онегина было не узнать.
Он каждый раз искал её глазами,
И каждый миг ловил её он вздох,
И каждый раз ласкал её глазами,
От любви он к ней совсем иссох.
Они пошли к столу, Мария, конфетой заедая
И запивая сладеньким вином:
«Евгений, я по вас страдаю
И мечтаю о поцелуе небольшом.
Давайте с вами мы уединимся
Хоть на балконе, хоть на какой-то миг».
И на колени тут же опустился,
И он услышал пьяный крик:
«Что, не даёт твоя подруга?
А мне бы она дала».
И мгновенно с разворота Онегин
Кулаком ударил по лицу,
И пьяный окрик долетел до пола
уже с кровью на носу.
Труп лежал бездыханно дышавший.
Вокруг него собралася толпа.
Онегин стоял разъярённый,
От злости тряслася голова.
Онегина скрутили, повязали
И повезли на Божий суд.
И правды они с Марией не сказали,
И суд к нему, к Онегину, был очень крут.
Суду он так и не признался,
За что и с кем он был,
И с ней слезами расставался,
Когда по дороге в кандалах он уходил.
Шла колонна, кандалы звенели.
Морозный воздух резал грудь.
И осуждённые песню пели
Про нашу матушку-землицу Русь.
Мария стояла в сторонке,
И по щеке текла слеза.
Онегин шёл в рваненькой штормовке,
И тряпкой замотана была рука.
Его взгляд остановился на Марии,
Не мог его он оторвать.
Её глаза его просили
Ей рукою помахать.
И будто он прочёл её мысли,
И помахал он ей рукой,
И у Марии бедной слёзы тут зависли,
И потекли они рекой.
Мария бедная, страдая,
Не могла она кричать.
Мария бедная, рыдая,
Не могла она махать.
Рядом муж стоял в папахе,
На усах стоял мороз.
Говорит: «Этим парням бы по плахе
Да по десятку острых розг».
Колонна дальше уходила,
И звон кандалов было слышно далеко.
Мария с дороги глаз своих не сводила,
Под сердцем был второй Евгений у неё.