Крот

Бьют часы уже на башне,
Скоро полночь, нету Насти.
Где же мне её искать?
И вот я лезу под кровать.
Тут же лезу под диван, не могу её найти.
У кого тогда спросить?
Вышел я на улицу, светит мне луна.
«Ты Настю не приметила? Может, знаешь, где она?»
Грустно отвечает бледная луна: «Не видала Настю».
Светит мне звезда: «Звёздочка родная, ты витаешь в облаках,
Ты Настю не видала? Мне она жена».
Звёздочка качает низко головой:
«Может, ветер знает, он такой лихой.
Он везде бывает, в щёлку он залазит
И все следы ночью заметает».
Спрашиваю ветра: «Ветер, дорогой,
Не приметил Насти где-то стороной?»
Ветер отвечает проливным дождём,
Деревья всё качает где-то за углом:
«Твоя Настя в морге красная лежит.
Кровь из неё сочится, даже дребезжит.
Шла она по улице в двенадцатом часу,
Домой к тебе спешила (роняю я слезу).
Вдруг из подворотни вылез чёрный крот
И напал на Настю, сунул член ей в рот».
Я заплакал горько горькою слезой.
«Но я ещё не закончил рассказ свой, дорогой.
Он достал свой ножик, ножик-складенец,
Стал он резать груди словно холодец.
Настя всё кричала солёною слезой,
Даже умоляла кровавою слезой.
Рот у ней был закутан белой простынёй,
Горло было сжато, хрипело головой.
Резал по кусочкам, наслаждаясь ей,
А потом отрезал голову у ней.
Голова скатилась, словно пьяный шар,
Даже колесилась, как хмельной отвар».
Волосы мои сединой покрылись,
Слёзы по щекам всё ручьём слезились.
Стоны издавались из груди моей.
Руки колотились об дверную дверь.
Я стонал и выл, словно падишах,
Которому объявили тут смертельный мат.
Голову склонил ветер на плечо,
Слёзы его капали на моё лицо.
Ветер продолжал грустный свой рассказ.
Слёзы всё текли у него из глаз.
«После стал насиловать Настю он твою,
Грязный член свой впихивал прямо ей в тату.
Но Настя уже молчала, не могла уже говорить.
Рядом голова лежала». Я давай вопить.
Слёзы мои лились словно из ведра,
Руки колотились, голова тряслась.
Я упал в беспамятстве, убелённый сединой.
И нет такого равенства, плачу я слезой.